— Лен, ты прости, я знаю, ты сердишься. Но… поверь, так надо было.

— Что значит «так надо было»?! — заорала я. — Ты мог хотя бы смску отправить: так и так, жив-здоров, не ищите? Или тебе в кайф, когда люди с ума сходят и полкана по следу пускают?

— Подожди, не кричи. Скажи, она у тебя? — спросил он почти шепотом.

— Она у меня. И фиг ты ее получишь обратно. Думаю, она тебе больше не пригодится.

— Очень надеюсь, что не пригодится. Понимаешь, это была ломка. Мне надо было обрубить все хвосты. Все, что хоть как-то связывало меня с ней. Ты не представляешь, что со мной было. Бедный дядя Паша, неужели его тоже так ломало?

— Так вот отправил бы смску и рубил себе хвосты, — не сдавалась я. — Что за паскудство? Скажи честно, тебе просто баба какая-то очередная голову так заморочила, что обо всем забыл. Тебя соседка видела, когда ты уезжал.

— Во-первых, не баба, а жена, — усмехнулся Костя. — Во-вторых…

— Сволочь, — устало перебила я. — Скажи немедленно, что пошутил.

— Отнюдь. Мы поженились неделю назад. Лен, ты прости, я действительно должен был тебя предупредить. Но… так уж вышло. Мне правда очень жаль.

— Не смеши, — буркнула я. — Жаль ему — видали! Где ты ее взял, жену эту?

— Лен, все потом расскажу. У меня телефон разрядился. Мы уже скоро приедем.

— Как ее зовут хоть?

Но тут в трубке пискнуло, и пошли короткие гудки.

— Вот так, — сказала я Никите, который сидел на диване и смотрел на меня, пытаясь восстановить смысл разговора по обрывкам диалога. — Этот кретин женился, у него все хорошо, и они скоро возвращаются. Ну и хрен с ним. Слушай, а давай напьемся?

— Ну… давай, — удивленно кивнул Никита. — Хочешь, поедем в «Тигровый глаз»?

— Напиваться в твоем баре — это пошло, — фыркнула я. — Лучше здесь. Чтобы сразу в койку.

Никита хмыкнул и достал начатую бутылку розового вина.

— Только не это! — меня передернуло. — Я теперь его, наверно, никогда пить не смогу. Будет казаться, что кровью пахнет. Давай лучше коньяка.

Я была уже довольно хороша, чесала переносицу, хихикала и без умолку болтала глупости, пытаясь делать при этом умное лицо. Впрочем, что значит «пыталась делать»? Я на самом деле казалась себе очень умной. И очень красивой. Просто невероятно соблазнительной femme fatale.

В конце концов, а что? Кто возражает? Я очень даже симпатичная. И фигура у меня… ничего так фигура, получше, чем у многих. И не дура. И темперамент — присутствует. И одеваюсь, можно сказать, не без вкуса.

Никита вышел в туалет, а я сидела, положив ноги на журнальный столик, посасывала ломтик лимона и обольстительно улыбалась своему отражению в зеркальной дверце шифоньера. Нет, я определенно была дивно хороша. Для законченности образа не хватало крошечной детальки…

Я встала, подошла к шифоньеру, открыла дверцу.

Когда-то давным-давно мы с Костей обитали в большой детской — той самой, где сейчас наша с Никитой спальня. Родители спали на диване в гостиной, а бабушка — в маленькой комнатке. Наш первый школьный год ознаменовался рокировкой. Было решено, что мы уже слишком взрослые, чтобы жить в одной комнате, поэтому Костя со всем своим скарбом перебрался в бабушкину комнату, а бабушка вселилась ко мне. Я рыдала дня три. И вовсе не потому, что мне так нравилось делить комнату с братом. Меня грызла отчаянная зависть: у этого пакостного плаксы — собственные апартаменты! Пусть крошечные и не слишком удобные, но свои.