– Нет, – глубоко вздохнул Давид. – Он очень нервный и ранимый мальчик. К тому же получил травму при рождении и у него проблемы с левой ногой. Но говорят, это поправимо, надо сделать операцию. Следует только найти хорошего врача.

Лимузин полз вверх по склону. На асфальте блестел тонкий слой льда, и на одном из поворотов встречная машина чуть не улетела вниз. Давид сбросил скорость. Я подалась вперед как можно ближе к нему и сидела, вдыхая знакомый запах. Из‑под волос, снова собранных в хвост, виднелся затылок, который я столько раз целовала.

– И еще вопрос – о Гезолиане. Если Европолу известно, что он торгует изотопом, который используется при создании оружия, то почему ему разрешают так свободно кататься по всей Европе?

– У него дипломатическая неприкосновенность. Он занимает высокое положение в Белоруссии и официально числится сотрудником посольства в Киргизии. Правда, сомневаюсь, чтобы он хоть раз был в этой стране.

– Но ведь он обвиняется в преступлении – торговле радиоактивным изотопом!

– И это может подтвердить всего один оставшийся в живых свидетель – я, виновный в смерти четырех человек. Ведь это я убил Васильева, а вместе с ним и его людей – Петрова, Воронова и Грязева. Мы работали вместе, они доверяли мне. Да, я знаю, что всего лишь выполнял приказ, но тем не менее ответственность за их смерть и ту боль, которую испытали их близкие, лежит на мне.

В зеркале заднего вида я видела его глаза. В цветных линзах они казались совсем чужими, знакомыми остались лишь маленькие морщинки. Я погладила его по затылку, затем по щеке. А потом попросила остановить машину.

– Я хочу поцеловать тебя здесь, где не так много народу, как в Лейсене.

Я пересела на переднее сиденье, и Давид заглушил мотор. Одного поцелуя было мало, мне хотелось еще и еще, я с такой силой прижалась к его губам, что, казалось, почувствовала кровь на своих. Внутри все горело, голова кружилась, фары встречных машин слепили, стоило на мгновение открыть глаза. Мгновение, еще одно… Я с трудом оторвалась от Давида, открыла дверь и пересела назад. Давид завел мотор.

– Я не могу все время расставаться с тобой. Неужели это наша последняя встреча?

Впереди показались огни Лейсена.

– Хилья, дорогая, ты же прекрасно знаешь, что любая встреча может быть последней. И я хочу, чтобы ты знала: я буду присылать тебе сообщения при малейшей возможности. Буду передавать весточки через Яана, не теряй с ним связи.

Я вышла возле сырного магазина. Лимузины в Альпах вовсе не редкость, и никто не взглянул ни на меня, ни на машину. Ноги болели после лыж и занятий любовью, однако пришлось снова карабкаться по крутым ледяным ступенькам. На улице встретила знакомую пожилую пару из супермаркета. Увидев меня, женщина удивленно подняла брови, а мужчина сосредоточенно взглянул в лицо, словно старался меня запомнить. Я насторожилась. Совершенно не хотелось, чтобы кто‑то меня запомнил и потом мог узнать при встрече. Я мысленно отругала себя: при моей профессии следует избегать любого лишнего внимания.

Когда я вернулась в шале, лимузин уже уехал. На высоком холодном небе сияли звезды.

6

Я долго ворочалась и не могла уснуть. Несмотря на усталость, в голове роилась туча мыслей. Я представляла себе хрупкого улыбающегося Дейвидаса, живущего в монастыре Сан‑Антимо, и размышляла, почему Гезолиан так свободно путешествует под прикрытием дипломатического паспорта. Значит, законы на него не распространяются, разве что он будет пойман с поличным при совершении тяжкого проступка, например вождении в пьяном виде. Летом он намерен приехать в Финляндию на свадьбу дочери.