|
Не через телесную связь, не в совокуплении, от нашего скотского начала происходящего, — нет, в другие минуты. Когда я в дороге дремала у него на груди, когда наши взгляды встречались — да разве всё упомнишь? Тогда я слышала, что он хочет сказать, даже яснее, чем если бы он изъяснялся вслух. В тот последний вечер он пришёл ко мне в почивальню и овладел мной, а потом лежал у меня в объятиях и плакал. И я плакала вместе с ним, потому что постигала причину его слёз. Точно мы с ним заточены по разным казематам: видим друг друга, за руки берёмся, а больше ничего не можем. Называй это как тебе заблагорассудится, но я от роду ничего непонятнее и слаще этих слёз не знавала. С ними выходил из меня мой блуд, грех, зачерствелость моя — всё, что поселилось во мне с тех пор, как я утратила невинность. Все эти годы я жила во мраке и была словно каменная; не знаю, сделалась ли я доброй христианкой, сподобилась ли спасения, одно могу сказать: раскаменела. Хочешь верь, хочешь не верь — это чистая правда.
В: Вы любили этого человека? О: Любила бы, сумей он совлечь с себя Адама. В: И что вам слышалось в его безмолвных речах? О: Что он, как и я, разнесчастнейший из смертных, только от другой причины. И что он так обо мне и понимает. И за то ещё меня любит, что я не извожу его насмешками и презрением. В: Хорошо. Не случилось ли вам в тот последний день путешествия поудалиться вместе с Его Милостью от остальных? О: Мы взъехали на гору при дороге. С вершины было видно на много миль вперёд. В: Верно ли, что Дик при этом указал в неком направлении? Что то было указание на некую местность? О: Мне подумалось, это он для пущей важности: хочет показать, что хорошо знает окрестности. В: Просил ли Его Милость о таковом указании? Не предварялось ли оно какими-либо знаками? О: Нет. В: Не указал ли Дик в направлении пещеры, к которой вы приехали на другой день? О: Этого я не разобрала. В: Пещера имела своё положение как раз в той стороне, не так ли? О: Может быть, и в той. Он указывал на запад — вот и всё, что я поняла. В: Далеко ли вам оставалось до места вашего ночлега? О: Часа два езды или чуть больше. В: Не случилось ли в дороге ещё что-либо достойное примечания? О: Его Милость рассерчал из-за фиалок. Они так славно пахли, и я сунула пучок себе за шарф под самым носом. А Его Милость, не знаю почему, посчитал это за дерзость. Но всё это он мне высказал после. В: Осерчать без причины? А других поводов, выключая букетец цветов, вы ему не подавали? О: Точно не подавала. В: Что же он вам потом высказал? О: После ужина он прислал за мной Дика. Я было решила — опять для той же надобности, но едва я к нему вошла, как он Дика отпустил. Его Милость велел мне раздеться донага. Я сделала по его слову и ожидала, что он наконец испытает на мне свои силы. Но он вместо того приказал мне сесть подле себя на скамью, точно как для покаяния, и припомнил мне эти самые фиалки. Отчитал за дерзость, обругал шлюхой — как только не честил. Сам себя в лютости превзошёл, словно с цепи сорвался. Даже заставил опуститься на колени и клятвенно подтвердить, что все его слова про меня правда. А потом нежданно-негаданно заговорил на иной лад, уверил меня, что, напротив, он мною весьма доволен. Вслед за тем он завёл речь о тех, кого называл хранителями вод, — нам предстояло увидеться с ними назавтра. И я, оказывается, была привезена сюда с тем, чтобы их ублажать, а за это Его Милость обещал мне награду. Только я должна отбросить лондонское жеманство и держаться с ними попросту, без затей и виду не показывать, что взята из борделя. В: Разумелись те воды, о коих он рассказывал в Лондоне? О: Те самые. |
