Старший «эс-ин» внимательно наблюдал за ним. «Пожалуй, не стоит, — решил Мидберри. — Тогда, в сержантской, мы были один на один, я говорил ему все в глаза и спор был честным. А сейчас может получиться, будто я исподтишка действую, вроде бы подсидеть его хочу. Так не годится. Даже ради прекращения всего этого безобразия. Потом никому не докажешь, что там у меня на уме было».
Подтащив один из рундуков поближе к двери, Мидберри закрыл крышку и уселся на нем, как на стуле. Во всю длину кубрика застыли в неестественной позе голые солдатские тела. Ноги раздвинуты, головы опущены между ног: головы — в сторону коек, спины — в проход.
«И эти парни, — с горечью подумал сержант, — должны вскоре стать настоящими солдатами, мужчинами, бойцами. Ну и бойцы! С самого начала приучены прежде всего к тому, чтобы безропотно сносить любые унижения, глумление, издевательства. Да какой же истинно уважающий себя мужчина потерпел бы все это! Что удерживает этих здоровых парней от того, чтобы дать отпор издевающемуся над ними сержанту? Неужели все дело только в том, чтобы, упаси бог, не остаться за бортом выпуска? Или же они боятся какого-то другого наказания? Может быть, полковой тюрьмы? Неужели они не в состоянии сообразить, что, если дело дойдет до расследования, Магвайру влетит гораздо больше, чем им. Нет, главное, очевидно, все же в страхе. Просто каждый очень запуган, очень боится Магвайра. Но еще больше, чем его, боится, что в случае каких-либо осложнений неминуемо окажется в одиночестве, будет предан товарищами, брошен ими на съедение начальству. Вот, пожалуй, где действительно собака зарыта — никто никому не доверяет, в каждом видит прежде всего врага. Но ведь это же чудовищно! Шестьдесят шесть здоровых парней боятся одного садиста с налитым пивом жирным брюхом. Прямо как львы в цирке. Хлюпик-дрессировщик щелкает бичом, и они послушно прыгают сквозь обруч. Да, с такой публикой, пожалуй, лучше уж не связываться». Мидберри был сейчас глубоко убежден, что, попытайся он выступить против Магвайра, наверняка останется в одиночестве — никто из солдат не поддержит его, никто не станет на его сторону.
Воющий по-собачьи новобранец вполз в дверь и двинулся дальше, подвывая, вдоль прохода, а вбежавший в кубрик Вуд вытянулся перед штаб-сержантом.
— Так сколько у тебя пропало?
— Сэр, четырнадцать долларов.
— Ты уверен?
— Так точно, сэр! Они были у меня в рундуке…
— И когда же ты хватился? Когда заметил пропажу?
— Сэр, я полез туда сразу же после ужина. Гляжу, а их нет…
Магвайр поглядел в противоположный конец кубрика на сидящего там помощника. Подумал, затем вновь повернулся к Вуду:
— А ты, парень, случайно, не вздумал вола вертеть?
— Никак нет, сэр!
— Не потерял ли ты эти денежки где-нибудь еще, а?
— Никак нет, сэр, они все время были в рундуке. Я совершенно уверен, сэр, что их…
— Ладно! Заткнись. Коль так уверен.
— Так точно, сэр!
— Знаешь, в Корее мы, случалось, захватывали этих гуков. Ух, и хитрюги же, скажу я тебе. Прямо жуть какие хитрые. Особенно в смысле того, как получше что-нибудь спрятать. Приходилось другой раз лазать в такие места, что ты и не поверишь. Особенно если у них какие-нибудь там бумаги важные были или еще что. Они их в рот запихнут, а то между ног зажмут. Прямо диву давались, что за хитрецы.
Глаза Вуда непроизвольно скосились в сторону низко согнувшихся солдатских шеренг…
— Вот я и говорю, — делая вид, будто ничего не замечает, продолжал штаб-сержант, — что рты я у них уже проверил. Там пусто…
— Сэр! — в ужасе отшатнулся солдат. |