Какой же еще у него был выход? Подать в отставку, наверняка сказал бы Билл. Ему легко так говорить. Всю жизнь только тем и занимается, что дает ерундовые советы, в которых смысла ни на грош. Отставка. А что она даст? Что решит? И кому от этого будет прок? Уйди он в отставку, Магвайру это только руки еще больше развяжет, позволит совсем беспрепятственно тиранить новобранцев. Конечно, и отставка тоже выход, да только не для него, он на это не пойдет.

Устав от этой бесконечной череды вопросов, на которые не находилось ответов, Мидберри попытался выбросить все из головы. Стал внимательно глядеть на дорогу, на все окружающее. Мимо проносились аллейки, проезды, повороты. То тут, то там виднелись казармы, учебные корпуса, штабные здания из красного кирпича. Газоны, зеленевшие перед ними, были все как вылизанные — ни бумажки. Вдоль дороги, как солдаты в строю, высились стройные пальмы.

Как ни старался Мидберри, но мысли его неудержимо бежали назад, в их взводную казарму. Он снова видел, как Магвайр выворачивает руки Куперу, в бешенстве душит Адамчика, бьет ногой в живот Клейна. Перед его глазами стоял Дитар, лежащий с забинтованными ногами на госпитальной койке. Что же все-таки это значит? Если штаб-сержант Магвайр не чудовище и не монстр, если он просто работяга, честно старающийся как можно лучше выполнить свои обязанности, если он не виноват во всем том, что творится, кто же тогда виноват? Кто должен нести ответственность за происходящее? Может быть, сама служба и вся эта система? Или же золотые фуражки, начальство, командование? Те самые золотые фуражки, что пишут и утверждают уставы и инструкции и требуют потом их неукоснительного выполнения? А может быть, виноват весь корпус морской пехоты со всеми его порядками, вся эта система? Ведь если бы не было ее, не было бы ни золотых фуражек, ни «эс-инов», ни чудовищ вроде Магвайра.

Мидберри даже засмеялся от этой мысли и громко закричал в опущенное боковое стекло:

— Э-гей! Слушайте все! Я, Уэйн Мидберри из Лимы, штат Огайо, двадцати шести лет, сержант почти с шестью годами выслуги, заявляю, что вся эта система порочна с начала и до конца. Весь наш корпус морской пехоты идет не в ногу, и только, только один я — в ногу. Но прав все же я, а корпусу следует поскорее взять ногу. Так я приказываю… — И вновь захохотал во все горло, довольный собой.

Да, такое бывает не часто. Чтобы какой-то там сержантишка вздумал выступить против целого корпуса, против всех его порядков, обычаев и традиций, всего того, что складывалось в течение многих десятилетий. Мидберри давал себе отчет, что он, конечно, далеко не гений. Однако, думал он, и не такой уж тупица, чтобы не понимать, что он, простой сержант, знает о жизни корпуса гораздо больше, нежели его командующий, все генералы и прочее начальство, сидящие на верху служебной лестницы, возглавляющие эту огромную машину более двухсот лет ее существования.

Солнце скрылось за горизонтом, и на остров быстро опустилась ночь. Он включил фары, потом притормозил, развернул машину и помчался назад, домой.

15

Удобно уложив винтовку на сгибе руки, Адамчик осторожно подкрутил небольшой винт прицела. Прорезь чуть-чуть подвинулась вбок и, щелкнув, стала на место. С помощью второго винта, установленного на противоположной стороне, он немного опустил ее, совместив установку с нулем. Еще раз тщательно сверил все с записями в форменном зеленом блокноте, лежащем перед ним на крышке рундука. После этого, прижавшись ухом к прицелу, медленно начал вращать винт наводки, считая еле слышные щелчки — один, два, три влево, один, два вверх.