О чем тогда говорили — уже не вспомню, но те разговоры неважны для моей истории, поскольку никоим образом на нее не повлияли. Упомянуть стоит только о том, что там я познакомился с младшим лейтенантом Василием Задурой — участковым уполномоченным из Ямок, соседнего села, которое входило в журавский совет и, соответственно, тоже находилось в сфере наших интересов.

Задура сразу мне понравился, к тому же оказалось, мы воевали почти рядом; слово за слово — договорились вечером хорошо посидеть у него дома. Правда, тут не к месту вмешался Сичевский. Чем лишний раз подтвердил, что он не только казенная персона, представитель областного центра, но и все же настоящий поц: раскричался при всех — мол, милиционеры постоянно пьяные, не контролируют ситуацию на местах, поэтому и появляются листовки преступного националистического содержания.

И тут участковый Вася Задура моментально доказал, что я в нем и его человеческих качествах не ошибся. Не ожидая, пока начальник милиции отреагирует на эту тираду, даже как-то подсознательно понимая, что Калязин не очень-то и хочет демонстрировать правильную с точки зрения обкома партии реакцию, он дослушал жирного Сичевского до конца, а потом спокойно, глядя даже не на него, а куда-то ему через плечо, за окно, произнес, хотя и довольно громко:

— Заткнул бы ты пасть, крыса тыловая.

Так и сказал. Как пощечину отвесил по пухлой щеке, звонкую и жгучую. Причем не в морду засандалил — именно пощечину, и даже не ладонью, а такой, знаете, тонкой лайковой перчаткой, как у царских офицеров, — в кино я видел. Сичевский вздрогнул, потом вскинулся, подскочил, как петух, что сдуру запрыгнул на раскаленную плиту, вытянул, как мог, короткую шею, закрутил ею, ища свидетелей недостойного поступка милиционера и поддержки. Но, видно, не очень тут любят или всех представителей областных центров, или именно этого толстяка, потому что присутствующие все разом отвернулись, вдруг переключив внимание на какие-то свои, без сомнения, срочные дела.

— Вы что себе позволяете! — тем не менее взвизгнул Сичевский и сразу же повернулся всей жирной тушей к Калязину: — Товарищ Калязин, как ведут себя ваши подчиненные?!

— Мои подчиненные, товарищ Сичевский, бандитов ловят, — холодно ответил начальник милиции. — И дело свое, между прочим, хорошо знают.

— А разве вы не слышали? Не делайте вида, что ничего не случилось, товарищ Калязин! Имейте в виду — я подам рапорт, и о вашей преступной бездеятельности и потакании антисоветским выходкам тоже!

— Вот это не пройдет! — Калязин продолжал вести себя довольно сдержанно. — У советской власти тут враг один — украинские буржуазные националисты. С которыми ведется активная борьба. Вы меня, русака, на котором пробу ставить негде, хотите записать в бандеровцы?

— Участковый уполномоченный назвал меня… Вы сами слышали, как назвал, — гнул свое Сичевский.

— А вы что, служили на фронте, товарищ представитель областного центра? — надвинулся на него Калязин, и мне показалось — Сичевский стал как-то меньше ростом, даже сдулся немного под взглядом полковника. — Можете писать докладные, бумага у нас и не такое терпела. А я напишу, что вы своими непрофессиональными действиями препятствовали борьбе советских милиционеров с украинскими буржуазными националистами. Так что, поборемся, чья бумажка сильнее?

Не дожидаясь ответа, Калязин жестом велел Задуре идти за ним и оставил кабинет председателя.