— Слышал, — соврал я. — Обязательно слышал.

— Так садитесь, Лиза, вон в ту машину, — показал полковник на наш «виллис». — Потому что уже выезжаем, время не терпит.

Радостно кивнув, девушка движением плеч перебросила косу за спину, и только теперь я обратил внимание на старенький, потертый, но еще довольно представительного вида портфель, который Лиза сжимала худенькой рукой. Снова перехватив мой взгляд, она коротко объяснила:

— Таких теперь не делают. От папы остался, профессорский, память.

5

Тот день миновал быстро, не о чем особенно вспомнить. По дороге мы с Лизой говорили о каких-то неважных вещах, она вежливо поддерживала разговор — всего-навсего. До Ямок от Журавки — километров десять, не больше; мы высадили учительницу возле школы, она махнула рукой на прощанье, поблагодарила и пообещала — мы еще встретимся. Если бы я только знал тогда, при каких обстоятельствах состоится эта наша встреча…

Увидев, что участковый привез с собой еще несколько людей в форме, один из которых вдобавок — начальник районной милиции, поселковый председатель, плюгавенький дядька Назар Пилипчук, который постоянно вставлял, где надо и где не надо, фразу «пан-товарищ», сначала заметно перепугался, потом — прямо на наших глазах — успокоился, выгнул хилую грудь колесом, одернул на себе пиджак. Около часа Калязин проводил беседу с ним и со срочно созванным поселковым активом, а потом председатель лично прошел с нами по домам.

Вот только пользы от этого не было: местные люди в основном зыркали на нас исподлобья, отвечая короткими рубленными фразами, сводя все к «не знаю, не видел, не слышал, не читал», или наоборот — встречали, раскрыв объятия, пытались посадить «панов начальников» за стол. Только кого-кого, а меня точно не обманешь: губы улыбаются, руки мечут на стол полумиски и чарки, а глаза без всякой приветливости, настороженные, цепкие, сразу видно — показное гостеприимство, а за ним прячутся и страх, и ненависть.

Благодаря Пилипчуку мы в нескольких хатах все же позволили себе ненадолго присесть. Он еще по дороге объяснил: сам знает, где точно можно, где к представителям власти в самом деле относятся нормально и где такое отношение стоит закрепить. Спасли фронтовая закалка и некоторый оперативный опыт: к концу дня удалось и угоститься несколько раз, и наладить определенные контакты с теми, кого Пилипчук считал проверенными и надежными, и при этом не позволить себе лишнего. К тому же Василий Задура пригласил к себе, и, как предупредил, жена его уже хлопотала у печи, поэтому не зайти — обида смертельная, да и отчего бы не зайти, раз мужик хороший.

Единственное, что оставалось, — понять, вернемся ли мы назад, в Олыку, на ночь глядя. Тут сам Калязин одобрил решение: остаемся ночевать. Только у Задуры негде, потому что дом небольшой, детей двое, старушка мать. Впрочем, и этот вопрос поселковый председатель взялся решить: солдата-водителя положит спать у себя (там, во дворе, можно будет оставить и «виллис»), а нас с «паном-товарищем» полковником устроил на ночлег ко вдове, чья хата стояла почти на краю Ямок. Полковник еще полушутя спросил, не пустят ли люди слух о вдове, у которой ночуют двое москалей, на что Пилипчук, тоже полушутя, ответил: так у нее места много, у нее часто гости ночуют, молва давно уже идет, поэтому слухом больше, сплетней меньше…

У участкового посидели хорошо, на то время Калязин даже позволил себе и другим забыть, что он — товарищ полковник, эту его манеру я еще с фронта помню.