— Здравствуйте, товарищ, — сказала она по-русски, и слух резануло слишком правильное, звонкое, хорошо поставленное произношение. — Мне к вам сказали подойти.

— Ко мне? — я даже ткнул себе пальцем в грудь для уверенности.

— Это же вы едете в Ямки?

— Мы, — согласился я. — Чем могу помочь?

— Так мне ведь в Ямки и нужно, очень-очень срочно! — теперь она зачастила, в голосе появились умоляющие нотки. — Там дети в школе ждут.

— В Ямках? — переспросил я, почувствовав себя почему-то круглым дураком.

— В Ямках, в Ямках! — девушка закивала. — Я здесь с самого утра, наш председатель дров на школу не выписывает, перекладывает на это начальство. — И она кивнула в сторону сельсовета. — Директор наш мне говорит: вы, мол, Елизавета Алексеевна, мерзнете — вы и выбивайте дрова! Можно подумать, только я мерзну! А дети разве нет? Дочь директора, между прочим, тоже в школу ходит, младшая… Старшая уже поехала учиться в Луцк…

— Безобразие, — кивнул я, чтобы как-то поддержать разговор. — Так вы, Елизавета Алексеевна…

— Ой, что вы — просто Лиза!

— Меня Михаилом звать. — Я невольно выпрямился, скорее из пижонства, а не потому, что хотел показать себя эдаким служакой. — Лейтенант Михаил Середа, со вчерашнего дня служу здесь, в милиции, в районной…

— Очень приятно. — И этот ответ показался мне не проявлением вежливости — девушке действительно было приятно познакомиться с новым человеком.

— Так вы, Лиза, учитель? Какой предмет?

— Русский язык… — И после короткой паузы зачем-то: — И литература.

Понятно теперь, почему она так красиво говорит — обучена.

— После университета сразу, — говорила тем временем Лиза, словно отчитываясь мне. — Московский университет, филологический. Когда университет вернулся из эвакуации, из Ашхабада, сразу на второй курс пошла.

— На второй? — на самом деле это мне ни о чем не говорило, но я разыграл удивление, чтобы продолжить разговор.

— Ага! Даже самой теперь вспомнить… не страшно, странно как-то. Папа — профессор, дома книжек куча, сама училась, прошла программу первого курса. Работала на заводе, на оборонном — и училась. — И сразу, будто что-то вспомнив, добавила: — Я москвичка, по распределению. Хотя я сама была не против, вы не думайте: мама в эвакуации умерла, папа в сорок первом пошел ополченцем, когда немцы подходили к Москве, его бомбой, прямо в окопе… — Лиза говорила об этом спокойно, видно, что уже давно пережила все утраты и научилась жить дальше. — Тут жилье обещали отдельное, но пока на квартире разместили. Люди здесь ничего, хорошие, запуганные только. На всех смотрят, как на врагов… Но детей ведь учить надо, как они не понимают…

Может, учительница Лиза еще что-нибудь рассказала бы, да подошел, поскрипывая начищенными до блеска хромовыми сапогами, Калязин.

— Сейчас поедем, Михаил.

— Вот, товарищ полковник, учитель русского языка из Ямок. Елизавета… хм… Лиза ее зовут. Просит подбросить до рабочего места. — И зачем-то добавил: — Урок у нее.

— Урок — это хорошо, — сказал Калязин. — Учительница — еще лучше.