В марте 1772 года было получено известие из Вены, что Турция согласна на заключение перемирия с Россией и готова выслать своих уполномоченных на конгресс. Согласились собраться в Фокшанах в июне. Уполномоченными представителями России на конгрессе были граф Григорий Орлов и освобожденный турками из заключения русский посол Обресков. Переговоры проходили с 27 июля по 28 августа и закончились неудачей.

Турки вели себя в Фокшанах неуступчиво, но объективная реальность заключалась в том, что успешно продолжать войну с Россией Порта была уже не в состоянии. Поэтому 7 сентября Румянцев получил от визиря письмо, в котором тот предлагал возобновить мирные переговоры в Бухаресте. Предложение было принято, поскольку Россия тоже стремилась к миру. К тому же в Швеции в то время произошел государственный переворот, могущий вызвать новую напряженность в русско-шведских отношениях.

В Бухаресте переговоры возобновились 29 октября. Они были более продолжительными, но положительных результатов тоже не дали – турки и здесь не хотели согласиться с потерей своего господства в Крыму и со свободой судоходства на Черном море. Принятое обеими сторонами перемирие кончилось 9 марта. Весной 1773 года снова начались военные действия. Весной 1773 года Сенявин объявил своим капитанам:

– Детство и отрочество наше позади. Теперь настала пора возмужания, а по сему мы переходим к действиям наирешительным!

Сказано – сделано. Вскоре каперанг Яков Сухотин обнаружил отряд неприятельских судов в устье реки Кубани. Немедленно последовало нападение. Потеряв в ожесточенной перестрелке два судна, турки бежали. А через несколько дней новый успех: на этот раз Сухотин разгромил турецкий отряд, спешивший на помощь первому. И снова неприятель недосчитался нескольких судов.

Но главные события кампании 1773 года были впереди! Основные силы турецкого флота еще только направляли форштевни своих кораблей в сторону Крыма.

И 23 июня неприятель был обнаружен. На этот раз неподалеку от селения Балаклава. Против наших тридцати двух пушек турки имели все двести, но это никого не смутило. Наоборот, на наших кораблях ликовали: наконец-то выпал случай сразиться с врагом!

Турки держались к ветру. Над 52-пушечным флагманом развевался вице-адмиральский флаг. Командир российского отряда капитан Кингсберген на своей «Короне» атаковал с ходу, не отставал от флагмана и шедший следом «Таганрог». Сражение длилось более шести часов. «В продолжение сего с обеих сторон чрезвычайного огня… были от них в море многое число убитых… от такого неустрашимого сопротивления ощущал неприятель великий вред и пришел уже в крайнее изнеможение, принужден был уступить и, поворотя, поднял все паруса, бросился в бег тем же самым следом, откуда пришел…» Сам Кингсберген был краток:

– Честь сего боя я приписываю прежде всего храбрости моих команд! С этими молодцами я выгнал бы и черта из ада!

Едва Сенявину стало известно о Балаклавской баталии, он немедленно поспешил на помощь Кингсбергену. Тем временем бравый кавторанг выдержал еще одно ожесточенное сражение с турками: 23 августа он решительно атаковал с расстояния картечного выстрела турецкую эскадру в восемнадцать вымпелов. В ее составе было три линейных корабля и четыре фрегата. Не выдержав напора, турки отошли под защиту крепости Суджук-Кале. А через неделю подошел с несколькими кораблями Сенявин, и тогда объединенная русская эскадра повторила нападение. Документы донесли до нас рассказ самого Алексея Наумовича о том сражении: «И я построил свой флот на той же линии, на коей и они шли, имея на кораблях новоизобретенного рода все паруса, пошел на них, что неприятель усмотря и хотя имел превосходство в числе и величине своих кораблей… сколько можно иметь парусов, побежали к Анатолии; мы гнались за ними до самой ночной темноты…»

А спустя несколько дней Керчь с музыкой и пушечной пальбой встречала победителей.