— Мы с покойным Иваном Афанасьевичем были давние друзья, — рассказывал Рябцов. — И партнеры. У него кожевенный завод, у меня — дубильная фабрика. У него горно-шахтное оборудование изготавливается, а я ему сталь со своего плавильного завода давал. И семьями дружили. Я, грешным делом, младшую свою Татьянку за его Андрюшку метил выдать. Каретников тоже был не прочь… Да вот как случилось…

Рябцов тактично не расспрашивал Петрусенко о том, что же того заинтересовало в истории Каретникова. Викентий Павлович, промокая салфеткой губы и усы, незаметно улыбался и думал, что при случае он не станет скрывать от симпатичного собеседника своего интереса. А фабрикант продолжал о детях:

— Андрюша Каретников с моими девчатами всегда дружил. Он паренек ласковый, был им вроде подружки. Я часто думал: ему девочкой родиться — в самый раз. Я ведь его крестил, так что люблю, как родного. А Танюша у меня и веселая, и рукодельница, и хороша собой. Мала еще — пятнадцать лет только будет. Да вот года через два подрастет и, глядишь, — все наладится.

Уловив в голосе Рябцова неуверенность, Петрусенко спросил:

— Что-то изменилось со смертью хозяина?

— Сам парень изменился, и очень сильно!.. Да это хорошо, хорошо! — оборвал сам себя Рябцов, да Викентий Павлович особой бодрости в его голосе не почувствовал. — Мужчиной стал! Легко было ему быть «барышней» при таком прикрытии, как его покойный батюшка. Иван Афанасьевич чего хотел — всего добивался! Парень, конечно, не готов был дело в руки взять, а вот пришлось. Да и то сказать: в одну неделю и отца потерять и сестру, сбежавшую невесть куда. Поневоле мужчиною станешь.

— И все же, Петр Самсонович, что-то вам не по душе?

— Уж очень изменился парень. Все понимаю, а вот… Резок, даже груб. Избегает общаться, и не только со мной. Словно все прежние привязанности рвет. Советов принять не хочет.

— Плохо хозяйничает?

— Нет, не плохо. Да только подсказать многое я все же мог бы ему…

Задумался, повторил, словно удивляясь:

— И верно, хозяином оказался толковым. А ведь вроде не готов к тому был, в дела при живом отце не вникал. Ан, видно, порода каретниковская сказывается. Полгода хозяйничает Андрей Иванович без убытку.

— А вот нынешний ваш управляющий, Дмитрий Торопов, отчего ушел от Каретникова?

— Да все оттого же! — воскликнул, вновь распаляясь, Рябцов и даже чайничек с кофе, не донеся до чашки, поставил. — Сам все хочет! Подсказок не терпит, злится! А ведь какой Дмитрий помощник — поискать! Знаю я, Иван Афанасьевич за него выдать дочку хотел. Вот и я бы с радостью свою старшую, Марью, отдал бы. Только Митя все о Насте печалится, ни на кого не смотрит.

— Вам, Петр Самсонович, ничего странного не почудилось в трагедии, что постигла семью вашего друга?

Петрусенко смотрел на собеседника искренне и пытливо. Рябцов вроде даже растерялся.

— Нет… Что ж тут… Судьба! Может, только одно: Антонина, полюбовница Каретникова, не вернулась обратно в город.

— Вот как? Она ездила с ним в Саратов? Этого я не знал. Куда ж подевалась?

— Да, говорят, там же, в Саратове, какой-то богатый проезжий подхватил ее и увез.

— Это достоверно?

— Нет, слухи. Но очень может быть.