— Перехвати врага на выпаде, сблизься с ним и убей его! — Именно эти правила фехтовального искусства внушались Джеку в палаццо Миллини, в месте его заточения, по временам становившемся тренировочным залом. Сейчас своим отступлением Убальди показывал, что опять берет на себя роль последователя французской школы, то есть ирландца.

Джек выждал какое-то время и, лишь когда его дыхание полностью восстановилось, сместился на шаг вправо, в позицию для боя с левшой. Хью, как левша, привык к тому, что обычные люди дерутся с ним в максимально открытой для него стойке. Этого преимущества его требовалось лишить.

Готовый напасть, Джек, однако, медлил. В первые месяцы обучения юношеское рвение побуждало его немедленно со всей силой и страстью устремляться вперед. За что он всякий раз бывал наказан, причем не только морально, поскольку поражения уязвляли его, но и физически, ибо тычки пусть и затупленной, но стальной шпаги, приходившиеся то во вскинутую не вовремя руку, то в глупо подставленное плечо, то в плохо защищенную грудь, были весьма чувствительны. За прошедшую зиму тело Джека превратилось в своего рода сплошной гобелен, расцвеченный ссадинами, рубцами и синяками, однако весной он стал пропускать удары все реже. Разумеется, клинок маэстро все еще находил бреши в его обороне, но уже не так часто. Наука не пропадала зря.

Научился он и продумывать комбинации — сначала на шаг, потом на три, а потом и на семь движений вперед — и обрел способность не тушеваться, когда неожиданный ответный ход вынуждал его поменять свои планы. Впрочем, как выяснилось, умение думать было лишь шагом к настоящему мастерству, по достижении которого все действия совершались автоматически, без участия мысли.

Джек послал шпагу в пах мастера, рывком обвел метнувшийся вниз, чтобы отбить атаку, чужой клинок и вскинул свой вверх, угрожая глазам итальянца. Тот отступил с одновременным широким замахом, так и приглашавшим кольнуть совершавшую его руку, но Джек на эту приманку не клюнул. Вместо этого он, вновь и вновь ударяя шпагой по шпаге противника, стал оттеснять того в угол, как и в прошлый раз. Со стороны могло показаться, что его действия порождены импульсивным порывом: во всяком случае, Джек очень надеялся, что римлянин воспримет их именно так. Разумеется, юноша рисковал, но шел на это сознательно.

Клинки вспыхивали в лучах позднего солнца, сталь звенела о сталь. Убальди пытался вывернуться из капкана, оторваться и увеличить дистанцию, но Джек не позволял ему этого, он напирал и напирал на соперника, пока не сделалось ясно, что тот вот-вот упрется лопатками в стену. На этом этапе итальянец бросил разыгрывать роль приверженца чуждой ему манеры боя и принялся драться всерьез, с невероятным мастерством выполняя сложные комбинации защитных и атакующих действий.

Но и Джек не дремал. Парирующий взмах, мгновенный поворот кисти, стремительный выпад снизу, и…

— Ха! — вскричал юноша, когда острие его шпаги коснулось тела противника, и тут же вскинул руку, чтобы прикрыться от летящей в его лицо стали.

Итальянец был «мертв», но напомнил о том, что даже смертельно раненный враг на последнем дыхании тоже может нанести роковой удар.

Маэстро хмыкнул — единственный род похвалы, какой удостаивался Джек. Правда, юноша научился различать оттенки этого хмыканья: то, что прозвучало сейчас, выражало явное одобрение.

Противники выпрямились.

— Еще? — спросил итальянец, указывая острием шпаги на центр комнаты.