Прежде чем Джек успел втолковать Хью, что словосочетание «простой сын баронета» абсурдно, маленький оркестр, до сих пор наигрывавший что-то сельское, грянул марш. Зрители облегченно вздохнули и стали устраиваться поудобнее.

— А ведь я, паренек, кажется, не рассказывал тебе, что и сам в молодости играл на дублинской сцене, — размягченно заявил Хью. — Маленькие, второстепенные роли, — он повертел пальцами, — но трагические. «В темной аллее, где мать явилась в сиянии…» — Ирландец подался вперед, глаза его заблестели. — Да, что ни говори, а хороший спектакль — это вещь!

«По отношению к некоторым постановкам подобное заявление, возможно, и справедливо, — подумал Джек, проглядев несколько сцен, — но уж никак не к тому, что творится сейчас».

«Генрих Четвертый. Часть первая». Ему и раньше доводилось смотреть эту пьесу, однако он отнюдь не считал ее гениальным творением великого драматурга, ибо напыщенная риторика в ней, по его мнению, нелепо и невпопад перемежалась с трактирным фарсом. К тому же и игра актеров показалась ему по меньшей мере неровной. Возможно, Джека избаловали постановки на Друри-лейн или в Ковент-Гарден, куда его регулярно водила мать, но, так или иначе, нововведения Гарика, благодаря которым выспренная декламация на подмостках стала уступать место более естественной манере игры, по-видимому, еще не дошли до провинции. Причем хуже всего работали самые молодые актеры. Они ориентировались не на партнеров, а на зрительный зал и истошно орали. Все персонажи, от совсем уж невыразительного короля до якобы буйного Хотспера, производили немыслимый шум. Правда, у актера, исполнявшего роль Фальстафа, в дополнение к объемистому животу наличествовала забавная, меланхоличная манера изъясняться, а некая мисс Скаддер, подвизавшаяся во второстепенной роли мистрис Куикли, великолепно вжилась в образ хлопотливой, любящей выпить и не страдающей от избытка скромности хозяйки трактира. Обнажи она грудь, и Джек мог бы подумать, что это сама бристольская миссис Хардкастл последовала за ним в Бат!

Впрочем, не исключалось, что он, в общем-то, и не мог сейчас получать настоящее удовольствие от спектакля. И в первую голову потому, что его мысли были слишком заняты чем-то другим. Явное нежелание Рыжего Хью познакомить молодого приятеля со своей юной кузиной, а также насмешки ирландца над ее литературными предпочтениями весьма заинтриговали юного Абсолюта. Он поймал себя на том, что в то время, как гренадер пожирал взглядом сцену, его собственный взгляд непрестанно обшаривал ложи знатных персон.

Зазвучали трубы. Буйный Хотспер откричал свое и ушел, а Джек все ерзал на чертовски неудобном сиденье, в немалой степени усугублявшем его недовольство. Он привык, посещая театр, устраиваться в партере, на местах, откуда прекрасно видна сцена, да еще и с подложенной для удобства под зад взятой напрокат подушкой. Здесь же его бедные ягодицы так ныли, что едва скрипка, флейта и французский рожок, составлявшие театральный оркестр, обозначили конец третьего акта, он быстро встал.

— Пошли прогуляемся, Хью?

Джек рассудил, что без пантомимы и танцев, которыми все театральные труппы обыкновенно заполняли антракты, он как-нибудь обойдется. Чего бы ему сейчас хотелось, так это размяться и глотнуть эля.

— Нет, парень, иди без меня.