Но Исикава Кадзумаса, другой из доверенных людей Иэясу, возразил:

— Почему вы так спешите, Тадацугу? Полководческое искусство Хидэёси ниспослано ему Небесами. И вы полагаете, что такой военачальник способен оставить вместо себя какого-нибудь никудышного вояку? Это немыслимо! Как бы он ни спешил, так он не поступит!

— Человеку свойственно допускать ошибки, не сообразные его уму и способностям, когда он действует в спешке. Хидэёси созвал полный сбор и отбыл так стремительно, что можно предположить, что его повергла в смятение весть об ужасном разгроме в Нагакутэ. Нам не следует упускать подвернувшуюся возможность подпалить князю Обезьяне кончик хвоста!

— Слишком беспечный взгляд! — Исикава Кадзумаса рассмеялся и тем еще больше разозлил Тадацугу. — На приемы Хидэёси скорей похоже другое: он наверняка оставил здесь значительное войско, чтобы воспользоваться возможностью, которая возникнет, если мы покинем наши укрепления. Столь малочисленному войску, как наше, смешно высовывать нос наружу.

Раздраженный спором Хонда Хэйхатиро гневно поднялся с места:

— Что за речи я слышу? Такие споры подобны пустому сотрясению воздуха. Я не могу сидеть без дела. Прошу прощения — покидаю почтенное собрание.

Хонда был немногословен, но обладал недюжинной силой воли. Тадацугу и Кадзумаса, настаивая на своей точке зрения, увязли в бесконечных прекословиях. И растерянно проводили глазами гневного Хэйхатиро.

— Хонда, — спросили они одновременно, — куда вы?

Хонда, повернувшись к ним, произнес главное правило своей жизни:

— Я стал приверженцем нашего господина еще в детстве. В том положении, которое сложилось, мне не остается ничего, кроме как встать с ним рядом.

— Подождите! — Кадзумаса решил, что Хонда потерял самообладание, и поднял руку, стремясь успокоить его. — Князем было приказано удерживать позиции на холме Комаки в его отсутствие. Но он не приказывал вести себя как заблагорассудится. Пожалуйста, успокойтесь.

Попытался успокоить рассерженного воина и Тадацугу:

— Хонда, какой прок будет от того, что вы в одиночестве удалитесь? Смею вас заверить, никакого! Оборона на холме Комаки куда важнее.

Губы Хонды искривила тонкая усмешка, словно ему стало жаль своих простодушных соратников, но заговорил он все же учтиво, потому что собеседники были старше его по возрасту и выше по положению.

— Я не зову с собой остальных. Каждый волен поступать как ему угодно. Но Хидэёси ведет в бой против князя Иэясу свежее войско, и что касается меня, я не в силах оставаться в стороне. Подумайте об этом! Войско нашего господина измотано после ночного и утреннего боев, и если двадцатитысячное войско во главе с Хидэёси воссоединится с остальными силами врага в одновременной атаке в лоб и в спину, если все это произойдет, неужто вам кажется, что наш господин справится с таким натиском? Я смотрю на вещи так: пусть даже мой бросок на Нагакутэ его не выручит и ему суждено погибнуть в бою, — что ж, тогда я намерен умереть вместе с ним. А вас это вовсе не касается.

Этими словами он положил конец пререканиям. Хонда собрал небольшой отряд всего в три сотни воинов и спешно выступил на Нагакутэ. Вдохновленный его мужеством и боевым духом, Кадзумаса также вывел свои две сотни и присоединился к отряду, покидающему холм Комаки.

Менее шестисот человек было в этом отряде, но боевой дух Хонды вел их с тех пор, как они ушли с холма Комаки. Да и много ли сил было у противника — какие-то жалкие двадцать тысяч! И что за полководец князь по кличке Обезьяна?

Пешие воины были легко вооружены, знамена свернуты, коней яростно настегивали. Пыль, взметаемая крошечным воинством, казалась могучим ураганом, устремившимся на восток.