Испанский лейтенант махнул кучеру.

— У вас не будет никаких неприятностей.

Он смотрел на сложный герб, нарисованный на дверце кареты, и задавался вопросом, куда отправилась La Puta Dorada этим вечером. Час назад через заставу проехал инквизитор, и лейтенант представил, что она на этот раз продала себя священнику. Он засмеялся и вернулся к своим людям.

Лунный свет освещал дорогу, которая как белая прямая лента тянулась через равнину, пока не упиралась в деревню в какой-нибудь миле от города. Там дорога петляла между домами и пересекала брод, прежде чем прямо устремиться к огням кавалерийской заставы.

Карета летела стремительно, колеса поднимали шлейфы пыли, которые расплывались в ночи. Мерцали желтые фонари. Запахи города остались позади — густые запахи прелого навоза, удобрения, грязи, лошадей и дыма из очагов. Вместо этого чувствовались ароматы трав. Одна занавеска кареты была откинута, и белое лицо прижималось к стеклу.

Маркиза была сердита. Пьер Дюко отказался выдать пропуск на ее фургоны. Он утверждал, что это мелочь, ошибка писаря, но она не верила, что ошибка какого-то писаря помешает Пьеру Дюко добиться того, чего он пожелает. Она подозревала, что он планирует забрать их, и написала об этом императору, но могут пройти недели до того, как придет ответ, если он придет вообще; недели, за которые фургоны могут исчезнуть. Этой ночью она решила убедить генерала Вериньи, что он должен выкрасть фургоны обратно. Он должен бросить вызов Дюко, пойти в замок с людьми и увести фургоны. Она знала, что генерал Вериньи при всех его орденах боится Пьера Дюко. Его придется убеждать, и она задавалась вопросом, не сработает ли в конце концов намек, что брак не настолько уж невозможен.

Карета замедлила ход на перекрестке, подпрыгивая на поперечных колеях, затем миновала дом — окна разбиты, двери исчезли без следа. Она услышала скрип тормоза, прижатого к ободу колеса, и знала, что они приблизились к броду, где дорога петляет между зданиями.

Тормоз отпустили, и карета дернулась. Она слышала, как кучер кричит на лошадей, когда карета закачалась, замедлила ход и остановилась. Маркиза нахмурилась. Она попыталась разглядеть через стекло, но отблеск фонаря слепил глаза. Она сняла кожаный ремень и опустила стекло.

— Что это?

— Смерть, сеньора.

— Смерть?

Она высунулась из окна. Впереди, где дорога спускалась вниз к мелкому ручью, священник нес Святые Дары для последнего причастия. Позади него шли два послушника. Солдаты, которые охраняли это место, сняли шляпы. Она заметила, что это испанские солдаты, служащие Франции.

— Скажите ему, чтобы шевелился! — велела она раздраженно.

— С той стороны едет карета. Нам придется ждать так или иначе, сеньора.

Она дернула за ремень, захлопнув окно, чтобы приглушить грохот кареты, едущей навстречу, и откинулась на бархатные подушки. Будь проклят Пьер Дюко, думала она, и будь проклят Вериньи, который боится выступить против него. Она думала о короле Жозефе — брате Наполеона и французском марионеточном короле Испании. Если Договор будет подписан, размышляла она, Жозеф потеряет свой трон. Она спрашивала себя, что будет, если она выдаст секрет Жозефу — вознаградит ли он ее, приказав выпустить ее фургоны, или даже король Жозеф не посмеет бросить вызов преданному слуге его брата Пьеру Дюко.

Другая карета остановилась. Она услышала крик кучера и предположила, что солдаты хотят обыскать карету. Она улыбнулась: никто не смел обыскивать ее карету.

Вдруг дверца открылась, она повернулась, одной рукой прикрывая шею плащом, и увидела, что священник поднимается в ее карету.

— Кто вы?

Под подушками у нее был пистолет. Она протянула к нему правую руку.

Человек снял широкополую шляпу. Потайной фонарь, подвешенный внутри кареты, освещал огромное, жесткое лицо, неподвижный взгляд.