Она смотрела на него, прищурясь.

— Кто вы?

Правда была не к месту. Когда разойдутся слухи об англичанине, который ворвался в женский монастырь, кому-то придется расплачиваться. Шарп улыбнулся.

— Майор Вонн.

— Англичанин?

Он думал о том, как часто Веллингтон настаивал в своих приказах, что британцы должны уважать римско-католическую церковь в Испании. Ничто, был уверен генерал, не может быть более разрушительным для альянса, чем оскорбление религии испанцев. Шарп улыбнулся.

— Нет, мадам. Американец.

Он надеялся, что полковник Лерой простит эту ложь, и он был рад, что не носит красный мундир, который, как все думали, был единственной формой в армии Великобритании.

Она нахмурилась.

— Американец?

— Я проделал длинный путь, чтобы видеть маркизу.

— Почему вы хотите видеть эту женщину?

— Политическое дело. — Он надеялся, что его испанский язык достаточно правилен.

Она покачала головой.

— Ей нельзя никого видеть.

— Ей надо увидеть меня.

— Она — грешница.

— Как и все мы. — Шарп задавался вопросом, с какой стати он должен вести теологическую светскую беседу с матерью-настоятельницей. Он предполагал, что она — мать-настоятельница.

— На нее наложена епитимья.

— Я хочу только поговорить с нею.

— Церковь приказала что никто не должен видеть ее.

— Я приехал из Северной Америки, чтобы увидеть ее. — Ему понравилась его ложь. Даже этого отдаленного женского монастыря должны были достигнуть новости, что американцы присоединились к войне, которая пылала в мире. — Мой президент требует, чтобы я увидел ее. Он пошлет много денег в Рим, если я смогу увидеть ее. — Почему бы нет, думал он? Американцы объявили войну Великобритании, так почему бы Папе римскому не объявить войну Америке? Он продолжал украшать свою ложь. — Много, много золотых монет.

— Видеть ее — против закона Божьего.

— Бог простит мне.

— Вы — грешник.

Шарп нахмурился.

— Я — американец!

Мать-настоятельница повернулась к нему спиной, отрезав напоследок:

— Вы не можете видеть ее. Уйдите.

Она направилась к двери, и Шарп испугался, что ему придется пробиваться через новый барьер, в то время как ему были нужны силы, чтобы драться с El Matarife.

Он рванулся вперед, его сапоги стучали по узорным плиткам, и шум заставил женщину обернуться. Впервые она выказала страх. На мгновение показалось, что она попытается остановить его, потому она вынула свои тонкие руки из-под полосы белой ткани, которая свисала с ее шеи, но когда он подбежал ближе, она отступила в сторону и схватила медный колокольчик, который стоял на темном дубовом столе. Шарп думал, что она собирается ударить его колокольчиком, но вместо этого она начала звонить в него. Она бежала от него через дверь, и колокольчик звенел, предупреждая монахинь, чтобы они прятались.

Он преследовал ее. Он чувствовал себя как дикий кот в курятнике. Он был на верхнем этаже двойной аркады, и звук колокольчика побуждал одетых в белое женщин к отчаянному бегству к лестницам и дверям. Несмотря на их отчаянное бегство, все они молчали, только колокольчик гремел, говоря Шарпу, что он не был поражен глухотой в наказание за его ужасный грех. Его голос был единственным в этом месте.

— Элен!

Перед ним на выбор было с дюжину дверей.