Она пошла в город, над которым нависла летняя скука, купила книги и газеты и в старом номере «Таймса» прочла о помолвке Камиллы с Разерскилном.

Это было замечательно приятное известие, и она тотчас же поехала на телеграф, чтобы послать им поздравительную телеграмму; но как только автомобиль тронулся по направлению к отелю, ее снова охватила тоска.

Как бы то ни было, Камилла и Разерскилн были для ее потеряны; ничто так не отрывает друзей, как их полное счастье.

Она была искренне рада, что они поженятся, но известие об их счастье еще более подчеркнуло ее одиночество. Она представила себе Джима таким торжественным и важным, словно юношу, идущего под венец… Милый, милый Джим, такой порядочный, не то что современные молодые люди, такой славный, разумный и вместе с тем такой простой!

А Камилла нуждалась в надежной опоре, хотела преклоняться и любить всем своим существом. Идеальная жена в прекрасной оправе!

В сумерки Филиппа думала о них, и эти мысли погружали ее в мрачную меланхолию, усиливая сознание ее одиночества.

В громадном отеле, только наполовину открытом для немногочисленных летних гостей, сегодня вечером давался большой бал.

Филиппа одевалась на бал без всякого увлечения; когда же она сошла вниз и увидела деревья, увешанные электрическими лампочками, похожими на золотые, пурпуровые и фиолетовые цветы, это вызвало в ней проблеск интереса.

Пел русский хор, и увлекательная красота мужских голосов взволновала ее.

Она грустно размышляла: что легче переносить — печаль в одиночестве или быть одинокой среди всей этой красоты? Она чувствовала, что красота музыки и лунного отражения в море еще больше подавляла ее душу.

Она усиленно старалась не думать об Арчи или же думать о нем с негодованием, но это ей плохо удавалось. Никогда ни одна женщина действительно не сердится на мужчину за то, что он ее любит, даже тогда, когда его любовь не особенно почтительна; ведь впоследствии она будет такой — нужно только немного исправить в ней какую-то точку зрения.

Наконец, чтобы победить свою слабость, Филиппа умышленно начала бичевать себя:

«Мужчины считают меня теперь доступной, и так они смотрят на всех разведенных жен… И то же самое думает и Арчи».

Это было в точности то, что он и думал, почти то, что он сказал Форду.

Если бы Филиппа, поселившись в отеле, была не замужем и находилась под покровительством семьи, он бы не так безумно влюбился в нее. Но она появилась как женщина, которая, несмотря на свою молодость, уже была замешана в прошлом в любовной трагедии; она еще носила на себе манящие следы этой трагедии, и он сказал себе: «А почему бы и нет? Если у нее имел успех тот бедный малый, который погиб, так почему бы и мне не попытаться?»

Ни один мужчина не выскажет этих мыслей открыто; но в его сознании они всегда отчетливы и ясны.

Когда они говорили о разводе Филиппы, Форд выразил весьма обычное мнение мужчины, сказав Арчи с легкой усмешкой:

— Полагаю, что она получила по заслугам! — Услышав это, Арчи загорелся гневом.

— У тебя мерзкая точка зрения! — воскликнул он. — Откуда ты знаешь, что все это правда и что леди Вильмот виновата?

— Я ничего не знаю, — возразил Форд так же горячо, — я только считаюсь с решением суда и руковожусь здравым смыслом! Бьюсь об заклад, что не много разведенных женщин получают развод, не заслужив его! Мужчин таких тоже много, но мужчины — это совершенно другое дело. Веришь ли ты, что леди Вильмот не виновна? Конечно, не веришь; ты ведь не так глуп.

Этот разговор произошел до того, как Арчи пошел к себе. Он настолько был взволнован, что не мог уснуть и, лежа с открытыми глазами, ругал Форда, самого себя и все на свете, тем не менее испытывая сильнейший душевный подъем.