Шпуня сплюнул.

— Наш он! — воскликнула Света Зотова.

Подошла к Вовчику и взяла мальчика под руку.

— Теперь он наш! — сказала она. — Верховцевский!

Рыжий боксёр дёрнул плечом… но промолчал. То ли не решился спорить с «дамой сердца». То ли, как и я, понял: быть ему теперь самбистом.

«Энергии у Вовчика много, — подумал я. — Сможет ходить в обе секции, если захочет. Мы уговорим Дениса Петровича взять рыжего боксёра в „третью“ группу — занятия в секциях будут идти в разные дни. Вовчик и сам и не откажется заниматься вместе со Светкой. Быть ему теперь бойцом „смешанных“ единоборств!»

— А скажи-ка мне, Лежик…

Я не особенно прислушивался к дальнейшим переговорам Васильева и Шпуни. Потому что заметил, с какой ненавистью (пускавший сопли и слёзы) Весло посматривал на Зою Каховскую. Рудик прижимал к груди правую руку. Уже не скулил. Но и не умолкал. Я различал не все слова, которыми сквозь пузыри из слюны и струившуюся из носа кровь сыпал Веселовский. Но понимал, что Весло угрожал Зое. И (как никто другой) понимал опасность этих угроз. Я вспомнил, боль в простреленном плече. И Валерку Кругликова, лежавшего на земле рядом с похожей на нимб лужей крови. Напомнил себе, что Веселовский не прощал обид. Не сомневался: Рудик не забудет, как Вовчик и Зоя его прилюдно «унизили». Сиюминутная месть уже не случится. Но это не значило, что Веселовский не отомстит.

Мой большой палец невольно прикоснулся к курку «Вальтера». Но не взвёл его. Я вспомнил слова Юрия Фёдоровича Каховского о том, что он «оторвёт голову» любому, кто будет угрожать жизни и здоровью его дочери. «А Рудик ей угрожает, — подумал я. — Зоя и Вовчик это подтвердят. Да тут полно свидетелей! Весло сам вырыл себе яму». Я решил, что обязательно объясню «дяде Юре»: угрозы Веселовского — это не пустые слова. Расскажу, к чему привели прочие обиды Рудольфа. Вспомню о своём… о плече Павлика Солнцева, о простреленной голове Кругликова и о смерти Вовчика в моём «видении». Скажу только правду. «Тут и лгать не понадобится, — мысленно произнёс я. — И не придётся стрелять из пистолета». Взглянул на морщинку между бровей Веселовского — прикинул, попаду ли в неё с расстояния в пять шагов.

Зоя будто прочла мои мысли. Девочка прижала к своей куртке мой локоть. Поднесла губы к моему уху. Я почувствовал тепло её дыхания. Услышал её слова.

— Миша, не надо, — прошептала Каховская.

Я кивнул. Выпустил рукоять «Вальтера» (пистолет упал на смятую ткань), вынул из сумки руку. Застегнул молнию (затруднил для себя доступ к оружию), снял перчатки.

— Не буду, — сказал я.

Принял решение. Но не испытал облегчение — почувствовал разочарование. Подумал о том, что я не Александр Великий: рубить мечом Гордиев узел — не мой подход.

—…Я не запугиваю — я предупреждаю… — звучали будто бы вдалеке слова Олега Васильева.