Пять часов: пока их нет – ушли за рождественской елкой, – поднимусь за магнитофоном. Похоже, смерть Шэрон аппетита им не испортила. Заодно быстренько прочитала его листочки и сунула их обратно – как попало нарочно. Это еще только начало.

Одиннадцать вечера: сейчас прослушаю пленку и запишу свои впечатления. Звук включу совсем тихонько. Нужно бы купить такие наушники, как по телевизору показывают. Хватит мечтать – за работу.

Отчет по записи:

Слышно, как открывается дверь. Кто‑то ступает по ковру. Открывает дверцу шкафа – она чуть скрипит; какие‑то очень легкие звуки, – конечно, это он полез в манто…

А, вот шорох бумаги – разглаживает листки, скрип пера по бумаге, – наверное, он пишет чернильной ручкой… Скрип пера замирает время от времени, – должно быть, думает после каждого предложения. Дышит все тяжелее. Учитывая, какие мерзости он описывает… О, заговорил!

Прокрутила пленку назад, прослушала снова – очень хриплый голос, шепот: «Здравствуй, Джини, это я». Он повторяет это дважды, медленно и начинает очень тяжело, с каким‑то шипением, дышать – что он там творит? Ох, до чего же я глупая – о‑ля‑ля, как его разобрало! «Шлюха!» Он произносит это отчетливо и совсем не детским голосом, нет – это уже голос из какого‑то кошмарного сна, который цедит сквозь зубы: «Шлюха».

Теперь голос стал таким же, как в прошлый раз: измученным, шипящим, звук его похож на тот, что получается, когда резко отпускают, встряхивая, скрученное мокрое белье. А теперь он успокаивается: трещит суставами пальцев, переводит дыхание, складывает свои бумажки, убирает их. Быстрые шаги, дверь закрывается. Захватывающая передача «Преступник у микрофона» закончена.

Теперь я знаю: голос у него не просто «под сумасшедшего» – чтобы нагнать на меня страху, – а как у самого настоящего сумасшедшего. Значит, большую часть времени он, должно быть, пребывает во вторичном состоянии. Под личиной молодого человека кроется чудовище – с отвратительным голосом, отвратительными замыслами, – чудовище, почти без остатка сожравшее парня, который когда‑то был вполне хорошим.

Завтра в восемь утра все идут на кладбище. Там будет отец Шэрон. (Мать осталась в больнице: у нее перелом таза, передвигаться она не может.)

Приняла решение: отвечу ему. Нужно войти в эту игру и сделать его управляемым. Отец мне так говорил о дзюдо: «Нужно уметь воспользоваться силой противника. Делать вид, будто поддаешься ему, чтобы заставить его потерять равновесие». Но никаким дзюдо он никогда не занимался.

Дневник убийцы

Восхитительная прогулка на кладбище. Следы траурного шествия на белом снегу. Много цветов, много народу – такой прискорбный несчастный случай, бедные люди, – ну прямо «черная серия»! Мы четверо выглядим безупречно, мы так хороши собой и корректны, что можно подумать – женихи явились на церемонию бракосочетания. Бракосочетания со смертью. Все четверо – такие сильные, но очень бледные; на протяжении церемонии мы держались очень прямо…

Мама была без сил, мы поддерживали ее. Папа пел во весь голос.

Были и родители Карен.