Создается такое впечатление, будто все они улыбаются, – видимо, произошло какое‑то искажение пленки.
эпилог
В слабом свете сумерек сидящий напротив меня мужчина улыбается. Прежде чем положить папку на стол, он постучал по ней пальцами. Я спросила:
– Ну, что вы по этому поводу скажете?
Он тотчас ответил:
– Думаю, полная чушь… Ясно как день, что четверо сыновей доктора Марча не могли быть причастны к смерти этой девушки. Скажите, а где вы это нашли?
– Один друг прислал. Почему вы считаете, что все это чушь?
Он хрустнул пальцами:
– Потому, знаете ли, что у доктора Марча не было сыновей: ни одного, ни двух, ни пятерых. Они давно умерли. Джини работала у них служанкой. Особа преданная, но весьма неуравновешенная. Алкоголичка в последней стадии…
В одно прекрасное утро они пошли кататься на коньках по льду озера. Она напилась… и забыла про них. Они принялись играть в той части озера, куда ходить было запрещено, лед подломился. Пятеро детишек, такие славные близнецы… вы знаете, что это очень редкое явление – пятеро близнецов? Я думаю, им было тогда лет по десять; они утонули.
После случившегося все изменилось. Бедная мадам Марч… да и доктор тоже – они стали несколько странными; но для Джини дело обернулось куда серьезнее. Ее и без того неустойчивая психика не смогла выдержать столь тяжкой вины. Пребывая в бредовом состоянии, она вообразила, будто дети еще живы, но теперь преследуют ее, и принялась убивать людей…
– А вам не кажется, что все это несколько притянуто за уши? Значит, вы считаете, что в папке – ложь?
– Абсолютная ложь. К тому же сравните почерки… И разве не всегда то, что касается области рассудка, бывает несколько притянуто за уши?
Я согласилась. Он был дьявольски прав. С довольной улыбкой он откинулся на спинку кресла. Было тепло.
Смеркалось. Я убрала в портфель свое удостоверение репортера «Криминальной хроники» и встала. В дверях обернулась, помахала ему рукой и тихонько сказала:
– До свидания, Закария.
Он ничего не ответил.
Я всмотрелась в его лицо, освещенное восходящей луной. Неподвижный взгляд, горящие глаза. Красные губы скривились в жестоком оскале, обнажая зубы. Трясущиеся руки.
Я вернулась к доктору Смиту. Тот пожал плечами:
– Вот видите. Большего из него и не вытянешь.
– Тем не менее выглядит он очень спокойным.
– Не стоит доверять его безмятежному виду. Он крайне опасен. Ни в коем случае нельзя оставаться с ним наедине.
Я была озадачена.
– Неужели он действительно?..
– Убивал? Да, он действительно убивал – убил больше двух десятков человек, причем с особой жестокостью… пока не нарвался на Джини Морган – она, бедняга, оказалась единственной, кто заподозрил что‑то неладное! Вы прослушали пленку? Такая путаница!
Я с трудом оторвала глаза от мертвенно‑бледного лица.
– Да, и дневник тоже читала… Убийце ничего не грозило с ее стороны: она ведь считала, что его нет в живых.
– Он влезал в шкуру каждого из своих братьев по очереди, что позволяло ему ходить где угодно, не теряя инкогнито. Хитроумный вариант эстафеты на четыреста метров… Поэтому и еда исчезала: когда у него не было возможности сесть вместе со всеми за стол, он ел по ночам, втихаря. Фактически для любого поступка, связанного с появлением на людях, он вынужден был дожидаться, чтобы один из братьев соизволил уступить ему свое место. Он менял прическу, одежду – вот и весь фокус. Но у него совсем не было собственной жизни. Ему оставалось лишь играть чьи‑то роли. За исключением тех моментов, когда он превращался в одержимого манией убийства. |