И все‑таки неплохо сыграно. Может, я предпочту не рисковать? Может, стану дожидаться, пока тебя не заберут и не упрячут в безопасное местечко, а меня повесят?

Глупо было бы, тебе не кажется?

Хочешь получить отсрочку? Ну‑ка: когда они узнают, что ты – воровка в бегах? Завтра, послезавтра… Если бы на тебе не висело всех этих грехов (воровка, лгунья, а теперь еще и убийца!), я мог бы немножко подождать, но в данном случае это трудно, ты должна меня понять, Джини, я не могу поступить иначе…

Никаких отсрочек.

И не оставляй больше записок на комоде. Это действует мне на нервы.

Дневник Джини

Никаких отсрочек. И никаких тебе перекуров. Джини, у тебя есть лишь один выход: обратиться в призрака, чтобы избежать пуль. Пара пустяков, правда?

Пора ужин готовить! Слышно, как они там зашевелились. Старушка включила телевизор; ну вот, все устремились вниз, загалдели – четыре двери, четыре голоса; теперь они в гостиной, этаж пуст, до самой ночи никто сюда не явится. Бабки. Самое время.

Готово – стащила.

Почему он позволил мне взять их?

Не буду дожидаться, пока они уснут, уеду сразу же после ужина, когда они будут сидеть у телевизора. Пока до них дойдет, я выиграю время, а снег – снег поможет мне спастись.

Иду вниз. Простыни готовы. Сумка тоже, и еще – поддельное письмо. Настоящее – в кармане. Очень нервничаю.

15. НОКАУТ

Дневник убийцы

Фантастика! Я и не мечтал, чтобы все так вышло! Ей крышка! Я слишком возбужден для того, чтобы писать. Скоро я тебя прикончу. И сожгу все эти бумажки. «Листья умерли, их убирают, уберут и тебя тоже, Джини…» Конец игры.

Дневник Джини

(магнитофонная запись)

Помогите… Помогите… Мне совсем плохо, я… я едва могу говорить; дверь заперта на ключ, но я чувствую, что он там, за дверью, подстерегает, ждет; не хочу терять сознания, мне так плохо…

Посадили меня ужинать вместе с собой; доктор всем налил вина, очень крепкого, а потом – шампанского и ликера. «Ну же, Джини, в чем дело, не стоит вешать носа, мы с вами». И он снова и снова наливал мне; я боюсь, мне страшно, темно – все погружено во тьму, – потому что они отключили электричество, да, буря пообрывала все провода; но плевать – все равно уеду. Одно письмо оставила внизу, а другое‑то здесь, при мне, я спрячу его в надежном месте, никакой почтовой марки – все равно дойдет; надо только найти маленький целлофановый пакетик… «Пейте, пейте» – вот так я и напилась! На холоде лучше станет.

В дверь скребутся… Хоть обскребитесь – плевать, фиг я вам открою, времени нет; где сумка, где же она? Ничего не видно; а ведь здорово я их провела, так упившись!

Он, наверное, думает, что я ни на что уже не способна. Ошибаешься, ангелочек, упиваться мне не впервой, на автопилоте доберусь. Распрекрасненько доеду! Одна только беда – вижу я плохо: неясно как‑то, в глазах темно, все плывет… Тсс, громко разговаривают, – о чем это они? – голос доктора…

Говорит, что едет на машине в деревню – срочный вызов…

Теперь у меня совсем мало времени, потому что, похоже, все пропало – не будет мне машины; все пропало; ну что поделаешь – тогда позвоню лейтенанту, пусть приезжают за мной. Полиция! Я в розыске за кражу, я – опасная преступница; в тюрьму, живо, нельзя здесь ни секунды больше оставаться; но буря оборвала телефонные провода, значит, придется спасаться пешком – по колено в снегу…

Смех… какие‑то люди смеются – кто‑то пошутил, и все хохочут, – кто это так хохочет? В окно, быстро, – пожар, нет, какой пожар, что я такое плету?

Думали, напоили меня, болваны несчастные… Может даже, снотворным накачали… Он поднимается наверх – идет по лестнице и смеется, кто там? Кто поднимается по лестнице? Кто смеется у меня под дверью? Волк, это волк, я должна поторопиться, должна очнуться; кто‑то поворачивает дверную ручку – заперто; но кто‑то упорно вертит ручку; я еще не сошла с ума, я знаю, кто это!

Не пойду открывать, сейчас прыгну вниз и умру в снегу, от холода; простыня – крепче держаться за простыню, он уже колотит в дверь – стучи, стучи, меня уже нет, я хитрее тебя, ж!.