Его просто нет – это единственно возможное объяснение. Я не могу увидеть его потому, что его не существует, – больше это ничем не объяснишь. Просто это – я. Чокнулась и все выдумала. Может быть, даже я их всех и поубивала.

И между тем никого не было. Но с чего я взяла, что он шел именно сюда? Может, в туалет или из другого конца коридора к спальням родителей… Или, может, в стенке растворился. Этакий вездеход. Пойду‑ка взгляну. Чего мне терять, в конце‑то концов?

Жизнь?

Говорю шепотом, потому что не хочу, чтобы кто‑нибудь услышал. Только что заглянула в комнату Джека – пусто. Постель разобрана, а мальчишки нет. Заметила, что и в других комнатах двери не заперты, а приоткрыты; распахивала их одну за другой – никого, все постели пусты, невероятно; а двери комнат доктора и его жены, наоборот, плотно прикрыты, и я не осмелилась их трогать.

Где же мальчишки? Что такое творится здесь по ночам? Наверное, внизу, но спуститься духу не хватает; глупо, может быть, но я боюсь. С другой стороны, это было бы верным способом узнать… Не знаю, что и делать… Сюда идут: внизу раздаются шаги, свет гаснет; они поднимаются по лестнице, я вижу их там; скорее дверь на защелку, они возвращаются, пересмеиваются – что еще затеяли? Проходят мимо моей двери, что‑то касается моей ступни – листок бумаги, они подсунули под дверь какую‑то бумажку; они или – как знать – он?

Не нравится мне все это. Кларисса… Этого нельзя допустить… Что они делали внизу? Мне нужно уснуть, отдохнуть, ведь у меня температура, нужно придумать какой‑нибудь фортель, финт ушами, чтобы спасти Клариссу, и, даже если все это шутка, нужно принять меры предосторожности… Боль в башке с ума меня сведет!

Дневник убийцы

Уверен – ты была наверху, на лестничной площадке. Разве не так, подлая любительница порыться в чужих вещах? Видел, как твоя тень на всей скорости исчезла за дверью комнаты… Почему ты остерегаешься нас, ангел ты мой кухонный? Ну придет же такое в голову! На людях я не опасен, тебе это прекрасно известно. Ты, наверное, совсем потеряла голову и сама не знаешь, что творишь. Сегодня сочельник, нынче вечером забьют индейку, – догадайся, как ее зовут? Индейку зовут Кларисса; уверен, что в ближайшем будущем ты опять придешь в плачевное состояние.

Дневник Джини

Не такое уж плачевное, как ты думаешь, голубчик, потому что я спросила у твоей мамы, могу ли я кого‑нибудь пригласить; отказать она не смогла – все вы тут слишком благовоспитанны для того, чтобы отказывать в таких вещах бедненькой служаночке вроде меня; так вот утром, прочитав твою писульку, я кое‑кому позвонила, вы были на улице – кувыркались в снегу, а я позвонила…

Помнишь того лейтенанта, немножко тощего и очень вежливого? Я спросила у него, не хочет ли он провести вечер с нами, давно уже заметила, что я в его вкусе (да, да, бывает такое даже с толстухами вроде меня), к тому же он при мне как‑то упомянул о том, что нездешний и никого здесь не знает.

Лейтенант ответил, что, к несчастью, будет как раз дежурить, но после ужина зайдет пропустить стаканчик и послушать ваше пение, – похоже, оно того стоит. Вот тебе, сопляк, мой рождественский сюрприз – доволен?

Все это я, сидя в кухне, нацарапала на оборотной стороне листка со списком покупок и сейчас отнесу ему наверх. Приставать со своими приглашениями к несчастному лейтенанту мне было стыдно; он, должно быть, принял меня за нимфоманку… Между прочим, он довольно хорош собой – немножко тощий, но послушай, папа, не могут же все мужчины весить сто кило.