|
Да еще нужно принять в расчет такое обидное обстоятельство: почти во всем отставая от Запада как минимум на столетие, мы и в нравственном развитии значительно поотстали, правда, по-хорошему некоторым образом поотстали, то есть в то время как гражданин Европы давно выродился в скучную, мелкую, ограниченную, меркантильную личность, мы все еще находились в том нравственном состоянии, которое было характерно для европейца эпохи религиозных войн, когда итальянцы шли на костер за свои астрономические убеждения, французские писатели договаривались компанией утопиться, потому что их терзало людское несовершенство, а пэров Англии находили в стельку пьяными на лондонской мостовой; таким образом, русский народ пострадал за то, что он еще был слишком хорош для своей эпохи недаром, устремившись вперед, мы в конце концов оказались на задах исторического процесса. Да еще прибавим сюда веселящее чувство избранничества, чувство счастливчика-пионера, прокладывающего новые социально-экономические пути в пику бесправию и нищете остального мира, и, в общем, станет понятно, отчего русские люди соблазнились немецким учением о мечте.
Другое дело, что никакая человеческая теория, идущая вразрез с законами эволюции, не может быть осуществлена без того, чтобы не дать результата прямо противоположного тому, который предполагался. В нашем, российском случае это недоразумение объясняется тем, что Октябрьская революция стала итогом отнюдь не экономического, не общественного, а личностного развития, давшего отечеству несколько тысяч пламенных юношей и взбалмошных девиц, которые изначально пренебрегали синицей в руке ради журавля в небе, ложу темных идеалистов, нацелившихся года так за два, за три воспитать гражданина Неба из первобытного дикаря, конгрегацию неврастеников, не желающих знать того, что существуют учения, похожие на великую литературу и рассчитанные на то, чтобы так учением и остаться, которые просто светят людям, как звезды, из которых, ясное дело, ни дома построить, ни яичницы не сжарить. Поэтому-то закономерным итогом великого Октября стало не общество свободных и равных людей, всячески обихоженных государством, а самый банальный лагерь, где верная пайка компенсирует неволю и рабский труд. Между тем социалистический идеал в принципе достижим, и даже без особенной мороки достижим, жертв, обмана и безобразий; в нашем, российском случае для этого потребовалось бы сто пятьдесят лет кондового капитализма, которые накопили бы критическое количество, чреватое новым политическим качеством, вывели бы культурного работника, умеющего трудиться не за страх, а за совесть, культурного организатора, тонко знающего свое дело, и культурного потребителя, который обойдется двумя пальто, но поскольку в первой половине текущего века такие специалисты у нас были наперечет, то, разумеется, только симпатичные дети русской национальности могли совершенно поверить в то, что социалистическое счастье не за горами. И даже принимая в расчет, что герой на политическом поприще - фигура в высшей степени вредная, что среднестатистический человек - в той или иной степени идиот, желательно, чтобы борцы ставили перед собой какие-нибудь злобные, негуманистические задачи, авось и тут у них все выйдет наоборот. В том-то все и дело, что мир заданно ориентирован в единственно возможном и посему в единственно правильном направлении, так что разворачивать его по своему бренному усмотрению - это выйдет себе дороже. В том-то все и дело, что природа вещей намного сильнее нас - большевики вон религию отменили, а все равно люди в подавляющем большинстве жили по-божески, добродетельно и невредно, и поставили-таки Достоевскому запятую - следовательно, как ни мудруй человек над природой вещей, все непременно вернется на круги своя, к тому роковому пункту, где наивный человек принялся мудровать; и Кромвеля природа вещей поставила, как говорится, на место, и Робеспьера, и даже Ульянова-Ленина, когда в двадцатом году он вынужден был вернуться к товарно-денежным отношениям, преступным с точки зрения правоверного коммуниста, как совращение малолетних. |
