Любжи почти не спал в ночь перед Рош Ха-Шана. Утром, когда мать оделась, он не сводил с нее глаз — точнее, с броши, которую она приколола. После службы он удивил ее, когда по дороге домой из синагоги вцепился в ее руку, чего не делал с тех пор, как ему исполнилось три года. Как только они оказались в коттедже, Любжи уселся по-турецки в углу у печи и наблюдал, как мать снимает с платья свою единственную драгоценность. Минуту Зельта смотрела на семейную реликвию, потом встала на колени и сдвинула половицу рядом с тюфяком. Она бережно опустила брошь в старую картонную коробку и вернула половицу на место.

Наблюдая за ней, Любжи сидел так тихо, что мать забеспокоилась, не заболел ли он.

— Я здоров, мама, — сказал он. — Но ведь сегодня Рош Ха-Шана, и я думал, что́ должен сделать в новом году.

Мать улыбнулась, все еще лелея надежду, что хотя бы один из ее детей может стать раввином. Любжи надолго замолчал, пытаясь решить задачку с коробкой. Он не испытывал никакого чувства вины от поступка, который собирался совершить, хотя знал, что мать назвала бы это грехом — он уже убедил себя, что еще до конца года вернет все на место, и никто ничего не узнает.

Той ночью, когда вся семья улеглась на тюфяк, Любжи свернулся клубочком у печи и притворялся спящим, пока не убедился, что остальные заснули.

Удостоверившись, что все спят, Любжи осторожно пополз вдоль стены, пока не добрался до дальнего края тюфяка. Отец громогласно храпел, и Любжи боялся, что кто-нибудь из братьев или сестер проснется и увидит его.

Затаив дыхание Любжи шарил руками по полу, пытаясь нащупать незакрепленную половицу.

Секунды превращались в минуты, и вдруг одна доска немного сдвинулась. Нажав правой рукой на один край, Любжи медленно приподнял ее, опустил руку в отверстие и что-то нащупал. Он схватил это и медленно вытащил картонную коробку, потом положил половицу на место.

Любжи затаился, пока не убедился, что никто его не видел. Один из младших братьев перевернулся на другой бок. Сестры застонали и повернулись тоже. Любжи воспользовался шумной возней и быстро пополз к двери.

Поднявшись с колен, он стал шарить по двери в поисках дверной ручки, схватил ее потной ладошкой и медленно повернул. Он никогда не замечал, что дверь так громко скрипит! Выйдя на улицу, он положил коробку на землю и двумя руками медленно закрыл за собой дверь.

Прижимая коробку к груди, Любжи бросился бежать. Если бы он оглянулся, то увидел бы своего двоюродного деда, который смотрел на него из окна большого дома, стоявшего за коттеджем.

— Так я и думал, — бормотал раввин. — Отцовская кровь берет верх.

Как только Любжи скрылся из виду, он в первый раз заглянул в коробку, но даже при лунном свете не смог различить, что в ней. Он пошел дальше, все еще опасаясь, что его кто-нибудь заметит. Добравшись до центра города, он сел на ступени фонтана, в котором не было воды. От волнения его била дрожь. Прошло несколько минут, прежде чем ему удалось рассмотреть все сокровища, спрятанные в коробке.

Там были две медные пряжки, несколько разных пуговиц — одна из них большая и блестящая — и старая монета с изображением царя. А еще в уголке коробки притаилась главная награда: маленькая круглая серебряная брошка, обрамленная крошечными камнями, которые переливались в лучах утреннего солнца.

Когда часы на ратуше пробили шесть, Любжи сунул коробку под мышку и пошел в сторону рынка. Очутившись среди торговцев, он сел между двумя ларьками и достал из коробки все свои сокровища. Потом перевернул ее и разложил все предметы на ровной серой поверхности. Брошь заняла почетное место в центре. Только он устроился, как рядом с ним остановился человек с мешком картошки за спиной и стал рассматривать его товар.