Ожидая соединения, он продолжал листать записную книжку. Она открылась на букве «Г» — Юлиус Ганн, — когда голос на другом конце провода сказал:
— Приемная премьер-министра.
— Говорит Дик Армстронг. Мне нужно срочно поговорить с премьер-министром.
— Я узнаю, может ли он прерваться, сэр.
Очередной щелчок, новое ожидание, еще несколько перевернутых страниц. Он дошел до буквы «Л» — Шерон Левитт.
— Дик, это ты? — спросил премьер-министр Шамир.
— Я, Ицхак.
— Как ты, старина?
— Хорошо, — ответил Армстронг, — а ты?
— У меня все в порядке, спасибо. — Он сделал паузу. — Разумеется, проблем хватает, но, во всяком случае, я здоров. А как Шарлотта?
— У Шарлотты все отлично, — Армстронг не мог вспомнить, когда видел ее в последний раз. — Она в Оксфорде, присматривает за внуками.
— Сколько их уже у тебя? — поинтересовался Шамир.
Армстронг на мгновение задумался.
— Трое, — ответил он и чуть не добавил, — или четверо?
— Счастливчик. Ты по-прежнему помогаешь нью-йоркским евреям?
— Можешь в этом не сомневаться, — заверил его Армстронг.
— Знаю, старина, мы всегда можем на тебя рассчитывать, — произнес премьер-министр. — Скажи мне, что я могу для тебя сделать?
— Это личное дело, Ицхак. Я надеялся на твой совет.
— Я сделаю все, что смогу. Израиль всегда будет перед тобой в долгу за все, что ты сделал для нашего народа. Скажи мне, чем я могу тебе помочь, старина.
— Просьба простая, — ответил Армстронг. — Мне нужно одолжить где-нибудь пятьдесят миллионов долларов на короткий срок, максимум на месяц. Ты можешь мне в этом помочь?
Наступило долгое молчание. Потом в трубке снова раздался голос премьер-министра:
— Правительство, конечно, не дает ссуды, но я мог бы поговорить с президентом банка Леуми, если тебе это поможет.
Армстронг решил не говорить премьер-министру, что уже должен этому банку двадцать миллионов долларов, и они ясно дали понять, что больше он ничего не получит.
— Хорошая идея, Ицхак. Но ты не беспокойся, я сам с ними свяжусь, — добавил он, придав голосу уверенности.
— Кстати, Дик, — сказал премьер-министр, — раз уж ты позвонил. Насчет другой твоей просьбы…
— Да? — на мгновение к нему вернулась надежда.
— На прошлой неделе Кнессет дал согласие на твое захоронение на Оливковой горе. Этой привилегией пользуются только те евреи, которые многое сделали для государства Израиль. Поздравляю. Не каждому премьер-министру выпадает такая честь, знаешь ли, — засмеялся он. — Я, разумеется, думаю, что ты еще долго не воспользуешься этим предложением.
— Будем надеяться, ты прав, — вздохнул Армстронг.
— Я увижу вас с Шарлоттой на банкете в лондонской ратуше в следующем месяце?
— Да, будем ждать с нетерпением, — сказал Армстронг. — Тогда и поговорим. А сейчас не смею больше отрывать тебя от дел, премьер-министр.
Армстронг положил трубку, внезапно почувствовав, что его рубашка промокла насквозь и прилипла к телу. Он тяжело выбрался из кресла и направился в ванную, сняв на ходу пиджак и расстегнув рубашку. Он закрыл за собой дверь, вытерся полотенцем и надел свежую рубашку — уже третью за этот день.
Вернувшись за стол, он стал дальше просматривать список телефонных номеров. |