А ей не извинений хотелось услышать, а про то, чего он там такого «много нарешал». Но этого ему знать не надо.

— Маруся! — взгляд стал серьезным, а голос торжественным. — Прошу прощения, что был несдержан и опустился до угроз, кои осуществлять в мои намерения не входит.

— То есть, рвать на кусочки и кожу с меня сдирать больше не хочешь? — уточнила она, вздернув подбородок.

— Не решил еще…

Вот теперь она на шаг все же отступила:

— Это извинение по-твоему?

Капитан молча смотрел, кусая нижнюю губу, словно раздумывал-таки, каким образом сдирать с неё кожу, а потом неожиданно спросил:

— Тебе сколько лет? — и тут же торопливо добавил: — Не говори, если не хочешь. Знаю, что женщины не любят этот вопрос.

— Глупости какие! — то, что он причислил ее, Марусю к женщинам, было лестно, а вот то, что к таким — обидно. — Почти шестнадцать. Через месяц стукнет.

— А мне тридцать пять. В тот день исполнилось.

В какой день, поняла без подсказок, и вдруг так погано стало на душе, так горько, что оставалось отвернуться, делая вид, словно что-то послышалось. Вот так и увидишь вдруг во враге живого человека — со своими мыслями и проблемами, с днем рождения, встреченным не в кругу семьи, а на поле боя под прицелом винтовки. А как же семья, кстати?

— У тебя семья где? На Земле осталась?

— Да, — и уточнил, словно ей это интересно: — мать и две сестренки — чуть постарше тебя.

— Жалеть я тебя не буду, не надейся! — буркнула она.

— Всё верно… Врагов не жалеют — их уважают, презирают, ненавидят…

— Так, вроде, ты уже не враг, — неуверенно сказала она, снова глянув в глаза. Вот не стоит этого делать, сердцем чует, а непроизвольно получается, словно притягивает.

Таких глаз, как у него Маруся не встречала больше. Зеленые такие, с коричневыми прожилками, умные, тревожащие. Будто прямо в душу заглядывает. Испытующе на этот раз:

— Но и не друг?

Копируя его, грустно кивнула. И тут же спохватилась. Спросила воинственно:

— Ну вот, извинился, пусть и не по-людски, а дальше чего?

— На задании мы, утром уйдем. Так что заодно хочу и попрощаться.

— А почему утром? Почему не сейчас?

— Так вечер уже, а ночью в здешних лесах стра-ашно, — протянул он, пытаясь шутить. — а утром оказия до боен Вязовникова. Дальше, говорят, грузовики ходят через Плесецкий перевал. Марусь, ты вот что. Дождись меня, а?

— Это как?

Он еще несколько секунд раздумывал себе чего-то, потом вздохнул:

— Как задание выполним, я еще загляну сюда. Не возражаешь?

— А чего мне возражать? Я тут не хозяйка, чтоб у меня разрешения спрашивать. Да и не принято это здесь. Это я тебе для сведения. Понравилось — заходи, конечно. Готовят-то тут вкусно.

— Понял. Ну, до встречи?

И руку протянул.

Пожать, или нет? Как-то это не по-женски, пожимать мужикам руки. Маруся замешкалась, а он все не убирает, ждет.

Ну а чего она мнется? Сунула в его лапу свою ладошку, да сразу и пожалела. Потому что этот гад вдруг взял и поцеловал ей руку — прямо как в кино. Губы у него оказались мягкие, как у лошади. И от прикосновения по коже побежали мурашки…

Вырвала руку, посмотрела на него, а сказать ничего не смогла. Ну не обзываться же. Он все-таки на двадцать лет старше — полагается проявить уважение.

Капитан еще раз быстро и пристально взглянул девушке в глаза, а потом просто развернулся и ушел.