После защиты Ларр подозвал нас четверых.

– Поздравляю, юные друзья! И тема многообещающая, и разработка солидная. Мы с моим другом Карлом‑Фридрихом Сомовым, – он кивнул на желтоволосого соседа, – хотели бы видеть вас в коллективе нашего института. Возражения будут?

– Ни в коем случае! – заверил Эдуард. – Трудиться в вашем институте – предел мечтаний для начинающего ученого.

– Я тоже так считаю. Вам надо подумать, в какой лаборатории вы собираетесь трудиться.

– В собственной, – твердо заявил Кондрат. – В Лаборатории ротоновой энергии.

Ни о собственной лаборатории, ни о ее названии мы между собой не говорили, это была отсебятина Кондрата. Ларр, вероятно, удивился не меньше, чем мы трое, но не стер улыбки.

– Как думаете, Карл‑Фридрих, – сказал он Сомову,найдется ли у нас особая лаборатория для четырех юных талантов? Название ей уже дано, так что остается немного – выделить помещение, заказать оборудование, разработать программу экспериментов, утвердить штат…

– Посмотреть можно, – неопределенно ответил Сомов.

– Завтра ждем вас, – сказал Ларр, – Поскольку научная программа у вас, кажется, разработана на несколько лет, принесите и ее.

Дома мы набросились на Кондрата.

– Нет, ты сошел с ума! – негодовала Адель. – Представить завтра программу! Да нам месяца не хватит. Все, что ты Ларру наговорил, – несерьезно.

– Не все, но многое, – поправил Эдуард. – Что Кондрат выпросил нам лабораторию – успех. Но успех может превратиться в провал, ибо без обоснованной программы…

– Программа есть, – сказал Кондрат. – Я ее уже составил.

– Уже составил? Где же она?

– Здесь! – Кондрат хлопнул себя по лбу.

9

Я устал размышлять. Сидеть в кресле и вспоминать прошлое – тоже работа. И утомительная работа. Проще действовать у стенда руками, чем перекатывать мысли, как валуны. Я снял оба датчика мыслеграфа, закрепленные за ушами. Все, что я думал и что разворачивалось в мозгу живыми картинами, зафиксировано на пленку. Если захочу, она заговорит моим голосом, покажет, что видели мои глаза в прошлом и сегодня. Интересно, заметил ли Сомов, что я слушаю его, навесив датчики? Вряд ли! Хоть волосы у меня не так длинны и не так кудрявы, как у Эдуарда, но уши они прикрывают. Я засмеялся. КарлФридрих Сомов дьявольски умен. Он мог и не заметить двух крохотных датчиков за ушами, но он не мог не знать, что я ими непременно воспользуюсь. Программу воспоминаний на экране дисплея он заметил сразу. И что любые мои мысли и слова будут фиксироваться, он знал заранее. Значит, и сам говорил не только для меня, но и на запись.

– Тем лучше, – сказал я вслух и встал. Раньше, работая здесь, я часто забывал и об обеде, и об ужине. Сегодня забывать о еде резона не было.

Мне захотелось перед уходом еще раз заглянуть в комнату Кондрата. Бывая тут, он чаще садился на диван, а не за стол. Я поглядел на научный иконостас над столом: четыре гения, четыре лика – Ньютон, Эйнштейн, Нгоро и Прохазка, – и сел на диван.

Теперь с противоположной стены в меня вглядывались два физика – Фредерик Жолио и Энрико Ферми. И я вспомнил, что великая четверка была над столом с первого дня лаборатории, а эти двое появились незадолго до ухода Адели и Эдуарда. Эдуард тогда удивился:

– Зачем еще два портрета, Кондрат? К нашей тематике их работы отношения не имеют.

– Для Мартына, – буркнул Кондрат. – Чтобы не забывал, что ядерщик, как они.