Тюремщица уже направилась к ней, чтобы влепить оплеуху, но судья остановил ее поднятием ладони и спокойно произнес:
— Я бы вам посоветовал отвечать на мои вопросы. Вам известно, что вы предстали перед уездным правителем?
— Можете назначить мне сколько угодно ударов плетью, все равно я ничего не скажу!
— Пока и речи нет ни о каких наказаниях, — покоил ее Дао Гань. — Ты обвиняешься в бродяжничестве и нелегальной проституции. А за это полагается клеймо. На обе щеки.
Она мгновенно побледнела.
— Но не стоит по этому поводу расстраиваться! — бодро продолжал Дао Гань. — Если погуще намажешься белилами, это будет совсем незаметно. По крайней мере, не будет бросаться в глаза.
Девушка притихла, как мышь, и смотрела на судью широко раскрытыми глазами. Потом она пожала плечами и дерзко сказала:
— Но вы же ничего мне не можете сделать! Потому что я не поверю, что дядя Дуань меня мог очернить. Хоть он меня и бросил, но он добрейший человек!
Расскажи-ка сначала, где ты с ним познакомилась? — спросил судья Ди.
— Совершенно случайно. Примерно года полтора тому назад, когда мы слонялись по главному городу провинции. Я зашла в аптеку Дуаня, чтобы купить пластырь. Он стоял за прилавком и завел со мной беседу. Я сразу поняла, что ему приглянулась. Согласитесь, не каждый день насгоящий изысканный господин разговаривает со мной любезно, не предлагая прямиком, сами знаете, что я имею в виду. Он спросил, где мы остановились, и вечером появился с подарком для меня. Ну, с этого как-то все и началось. Разумеется, он уже далеко не юнец, и с моей стороны это было чистое проявление дружеских чувств, потому что он со мной так нежно обращался и вел такие милые беседы. Как вы можете догадаться, я не слишком этим избалована. Ну, так прошли неделя, две или три, и тут я сказала ему, что нам нужно двигаться дальше. Он хотел дать мне на прощанье целый слиток серебра, но я сказала: «Нет!» — потому что я не уличная девка, как бы того ни хотелось моему братцу, ленивому ублюдку! Вот и все.
И господин Дуань появился снова, когда вы уже были в Цзянбэе?
Да нет, намного раньше! Где-то через месяц сидим мы в Гуанъе в одном кабаке, и вдруг туда заходит Дуань. Знаете, что он сказал? Он заявил, что без меня места себе найти не может и что он хочет, чтобы я стала его Второй Супругой. За это он обещал моему брату кучу денег.
Она одернула куртку, пожала плечами и продолжала:
— Я сказала, что мне не нужно от него никаких денег, я предпочитаю свободу. Подумайте сами, целый день сидеть в четырех стенах, наблюдать за поварами и слугами и беспрестанно говорить Первой Супруге: «Да, госпожа!», «Нет, госпожа». Нет уж, благодарю! Мы можем оставаться только добрыми друзьями, сказала я ему. Тогда братец разъярился и двинул меня кулаком в лоб, но я стояла на своем. Дуань ушел довольно сердитым. Ну и я тоже рассердилась, потому что сразу после ухода Дуаня брат сказал: «Славно, все же старик оставил под столом пару медяков!» — и когда я по наивности забралась под стол и там застряла, этот мерзавец отлупил меня по заду бамбуковой палкой! Я потом целую неделю не могла сесть из-за боли. Но за это мой братец всю неделю получал на обед рис с песком.
Она злорадно ухмыльнулась и провела ладонью по лицу, потом спросила:
— Так на чем я остановилась? А, насчет Дуаня! Где-то через месяц, когда мы были уже в Цзянбэе, он снова появился и заявил, что продал лавку компаньону и теперь хочет присоединиться к нам. Мой брат согласился, но сказал, что быть нянькой за бесплатно он не собирается, а потому Дуань должен ему за это ежемесячно платить. Я сказала, что ничего этого делать не надо и лучше бы Дуаню где-то припрятать свои денежки, но он заявил, что должен как-то отрабатывать свою миску риса, а это уже его личное дело! Вот так мы и странствовали около года: дядя Дуань, мой брат, Чан и я. |