Я почувствовала себя, как персонаж мультфильма, по голове которого проехал паровой каток. Он продал мамино кольцо, чтобы купить вот это?

— Это все, что у меня есть, — сказала я сквозь сжатые зубы, изо всех сил стараясь не заплакать. — Все, что у меня было.

— Да, да, я в курсе, — сказал Франко, отмахнувшись от моих слов.

— И ты продал его. Чтобы купить вот это.

— Ого, до нее, похоже, наконец дошло! — захохотал Франко. Смех его был похож на кваканье лягушки в пустой бочке.

Телевизор стоял посреди комнаты. Плоский экран, динамики. Единственный раз в жизни я испытывала ненависть к неодушевленной вещи. Я кинулась на него. Точнее, попыталась кинуться. Прежде чем я успела хоть что-то сделать, Франко схватил меня за шиворот и прижал к стене. Я и не предполагала, что он способен на такое проворство.

— А вот этого, маленькая мисс, ты сделать не посмеешь, — сказал он и сердито сверкнул глазами из-под тяжелых век.

— Отпусти, ты не имеешь права, — пробормотала я, отворачиваясь в сторону, чтобы не чувствовать на себе его мерзкое дыхание.

Франко расхохотался.

— Не имею права? Кто это тут у нас о правах рассуждает? Ты у меня под опекой — следовательно, это ты не имеешь никакого права. Ты несовершеннолетняя, к тому же известная правонарушительница. Ты ничтожество. Нет, меньше, чем ничтожество. Люди меня жалеют. «Вот бедняга! — говорят они. — Пытается в одиночку воспитывать эту оторву! Да он святой! Просто мученик!»

Я зажмурила глаза и закрыла рот, пытаясь исчезнуть из этого мира.

— Твоя мать умерла, маленькая мисс! Умерла! Так что перестань делать вид, словно все осталось так же, как и прежде. Здесь больше никто не будет носиться с тобой, как с принцессой. Ты у меня будешь по струнке ходить! Я заставлю тебя уважать меня. Иначе мне придется привести тебя в чувство тем же способом, что и твою драгоценную мамашу со всеми ее бесценными флакончиками жасминовых духов!

«Тем же способом, что и твою драгоценную мамашу»? Он бил мою маму?

— Свинья! — зарыдала я. — Я до тебя доберусь. До тебя и до твоего телевизора!

Франко замер. Я посмела угрожать телевизору.

— Некоторые люди не понимают слов, — сказал он и отвесил мне пощечину. Изо всей силы. Я сползла по стенке на пол. У меня было такое ощущение, словно щеку мне прижгли раскаленным железом.

— Не смей больше никогда угрожать моему телевизору, — заорал Франко, наклоняясь, чтобы ударить меня еще раз. — Никогда, никогда, никогда!

Каждое «никогда» он сопровождал пощечиной. Я хотела встать и дать ему сдачи. Врезать изо всей силы в его жирное брюхо, чтобы он корчился на линолеуме, ловя воздух ртом. Но я не могла. Для меня он был слишком большим и сильным. Мою голову заливали волны боли.

Меня спасло то, что по телевизору кончилась рекламная пауза. Привлеченный звуками музыкальной заставки, Франко вновь воссел на свой трон. Устроившись в кресле, он обхватил ляжки руками. Я распласталась на полу, словно раздавленный паук, боясь пошевелиться, чтобы не привлечь к себе внимания Франко.

— Ах да, и вот еще что, — сказал он, шаря в кармане рубашки в поисках спичек. — Я начал процедуру официального удочерения. Когда она завершится, я смогу оставаться в этом доме так долго, как мне заблагорассудится, так что спешу поздравить тебя с новым папочкой! Замечательная новость, верно?

Я ничего не ответила. Да он ни о чем меня и не спрашивал. Страх и ненависть сражались между собою в моей голове. Ненависть победила. Нельзя бить чью-то маму и ожидать, что тебе за это ничего не будет. Франко придется за все заплатить. Я еще не знала точно, каким образом, но идея уже зародилась в моем мозгу.