Ухватившись за складку кожи, он трепал ее в пасти, пока не оторвал здоровый клок.
Риссол упал на гудрон, скрипя зубами от боли. Он участвовал в сотнях пьяных драк, но такое с ним случилось впервые. Его противник вел себя как зверь. Как животное.
— Остынь, Франко, — растерянно пробормотал он, прижав к груди укушенную руку. — В чем проблема?
Отрыжка присел на корточки рядом с Риссолом. Он чуял страх противника. И это ему нравилось.
— Никакой проблемы, — буркнул он. — Мне просто нужен твой мотоцикл.
Риссол открыл рот, чтобы возразить, но тут заметил струйку крови в уголке рта Франко.
— Ладно. Возьми его. Возьми.
Отрыжка кивнул, весьма довольный тем, что навел на противника такой ужас.
— И вот еще что, — сказал он, выплюнув на землю откушенный кусок кожи.
— Да. Бери все. Что тебе нужно? Бери все, что хочешь.
Отрыжка прикоснулся к рукаву кожаной мотоциклетной куртки Риссола.
— Скидывай шмотки. Все.
Флита, туннельного трубочиста, вызвали на ковер к начальству. В настоящий момент он испытывал ужасную неловкость, сидя перед такой важной шишкой, как святой Петр, в одной черной от копоти поношенной набедренной повязке, и глупо улыбался.
— Итак, — протянул Петр, вызывая файл с данными Флита на свой монитор. — Скажи мне, что ты исправился.
Флит с энтузиазмом закивал головой:
— Флит исправляться. Сильно исправляться. Совсем другой Флит теперь.
Петр вздохнул:
— Что-то не верится, Флит. Постарайся убедить меня.
Многие поговаривали у Петра за спиной, что тот слишком часто смотрел по своему монитору ток-шоу из мира смертных и начал постепенно усваивать замашки социолога-любителя.
— Флит работать, не спать. Сутки напролет. Работать, работать, работать. Никогда не лизать душевные угольки, как другие. Как Кранк.
— Понятно. Но раскаялся ли ты в своих преступлениях? Жалеешь ли ты о содеянном, Флит?
У Флита из уголка глаза скатилась аквамариновая слеза.
— О да. Раскаяться совсем. Плакать все время. Когда не работать, работать, работать. Бедные, бедные люди. Как мог Флит брать их деньги? Плохой Флит, плохой!
И чтобы продемонстрировать раскаяние, Флит шлепнул себя по руке — впрочем, не очень сильно.
— Гм, — промычал Петр с сомнением. — Ты, конечно, вроде бы наполнил все двести корзин. Но прежде чем я дарую тебе вечное блаженство, я хотел бы спросить тебя кое о чем.
Он наклонился к Флиту так, что чуть не коснулся кончика его носа своим.
— И помни: если ты мне солжешь, то тебе придется начать все сначала.
Кадык трубочиста задергался от волнения:
— Флит помнить. Лгать плохо.
Петр откинулся на спинку стула:
— Отлично. Итак, если бы ты явился к вратам и заметил, что их никто не сторожит, прокрался бы ты внутрь?
Флит сплел свои костлявые пальцы. Лгать было бесполезно. Петр учуял бы ложь сквозь поры его голубой кожи.
— Да! — вскричал он в отчаянии. — Флит прокрасться. Прокрасться внутрь. Тихо-тихо. Плохо, но правда.
Лицо святого Петра оставалось непроницаемым, как у игрока в покер.
— Гм, — промычал он, протягивая палец к кнопке с надписью «Лимб». — Не знаю, что и делать. Да, ты сказал правду, но это оказалась плохая правда. Если бы ты, например, кому-нибудь бескорыстно помог...
Флит напряг свою безмозглую голову. Помогал ли он кому-нибудь за время, прошедшее с момента последней беседы с Петром? Он был в туннеле, а в туннеле никто не задерживается так долго, чтобы ему можно было хоть чем-нибудь помочь. У Флита вдруг перехватило дыхание. Никто, кроме...
— Святой привратник! — вскричал он. |