Спотыкаясь, мы отходим от огня, пробираемся между навесами и уходим в темный лес, где сбиваемся тесной кучкой и смотрим на лагерь. Нам отсюда все видно, а вот нас — нет. Мотоциклы больше не урчат, но их фары не выключены, и к костру устремляются три подрагивающих луча света. Вскоре я вижу троих мужчин в черных кожаных куртках и штанах, черных ботинках, черных перчатках. Они шагают, размахивая фонарями во все стороны, и останавливаются снаружи круга. Люди сидят у костра, тесно прижимаясь друг к другу, так что пустота в том месте, где только что были мы, просто не может не бросаться в глаза. Да что они, в самом деле, неужели не доперли, что надо рассесться посвободнее?

Все взгляды устремлены на мужчин. Их отличает не только одежда, но и поведение, и оружие: армейские винтовки через плечо и патронташи на груди.

Тот, что идет посередине, выдвигается вперед. У него коротко стриженные седые волосы, выступающий, почти квадратный подбородок. Лицо бледное, как будто он давно не был на улице. Возраст… А пес его знает. Тридцать? Шестьдесят?

— Простите, если помешали, — говорит он. Голос у него глубокий, но резкий и безжизненный. — Мы ищем, где можно остановиться на ночь.

Звучит вполне невинно. Трое усталых путников хотят сделать привал и вздремнуть.

Мия тихо хнычет.

Мальчики молча смотрят на лагерь.

Сара успокаивает Мию, которая свернулась клубочком у нее на руках и закрывает лицо.

— Драконы, — шепчет она. — Гремучие драконы.

— Ш-ш, Мия, ш-ш.

То теплое, умиротворенное состояние, которое снизошло на нас возле костра, давно в прошлом. На лице Сары страдание и тревога.

— Пожалуйста, располагайтесь, — говорит Дэниэл. — Сейчас сообразим вам чего-нибудь горячего перекусить.

Трое мужчин подходят ближе к огню и занимают наши места в кругу, повернувшись к нам спинами. Похоже, тот, что разговаривал с Дэниэлом, у них главный. Слева от него сел парень поменьше ростом, жилистый и на вид туповатый. Третий — верзила с длинными темными волосами.

Вдали от костра холодно. Марти и Люк дрожат. Мия начинает кашлять. Сара прижимает ее к себе, но кашель все равно слышен.

Люди, что сидят у огня, никак не реагируют. Все молча смотрят на пламя. Затем приходит черед вопросов.

— Вы знаете, кого мы ищем, — произносит седой. — Вы его видели? Вы видели Адама Доусона?

У меня перехватывает дыхание.

Как поступят Дэниэл и остальные? Чью шкуру будут спасать — свою или нашу?

— Да, я видел его, — отвечает Дэниэл. — Он здесь был, но уже ушел.

Строго говоря, он не солгал. И в то же время не выдал меня.

— Когда это было?

— Он ушел сразу после обеда.

— Вы не будете возражать, если мы обыщем лагерь?

— У вас есть ордер?

Седой смеется. Не смех, а лязг и скрежет, как будто он не смеялся уже очень давно.

— Нет. Он мне ни к чему. Я здесь по поручению правительства. Меня зовут Савл, а больше вам ничего знать не положено.

Так-так-так, значит, правительство. Я чувствую, как мой мир рушится и разлетается к чертям. Неужели все еще то давнее обвинение в убийстве? Неужели они здесь поэтому?

Дэниэл явно чувствует себя не в своей тарелке, но по-прежнему старается быть вежливым.

— Будете искать в темноте?

— Именно.

— Нам скрывать нечего, — пожимает плечами Дэниэл, — но вообще-то это наши дома. Сейчас поздно, дети спят. Может быть, подождете до утра?

— Думаю, вы правы, — помолчав, кивает Савл. — В конце концов, по такой темноте далеко не уйдешь, как ни крути, верно?

— Палатка у вас есть? — словно не слыша его, спрашивает Дэниэл.