— Надь, ты извини, я совсем замучился с этим делом. Я не хотел… Давай помиримся.

Мой муж — странный человек, он всегда просит у меня прощения в те моменты, когда я на него не обижаюсь, и, наоборот, абсолютно не подозревает о моих оскорбленных чувствах в те часы, когда извиняться просто необходимо. В этом вопросе мы еще ни разу не совпали с ним по фазе.

— Но ты тоже хороша. — Он протянул ко мне руки. — Сбиваешь с рабочего ритма.

— Надеюсь, не весь квартал, — буркнула я, когда он наконец соизволил прижать меня к груди.

Моя щека удобно устроилась на мягкой шерсти его свитера, и я прерывисто вздохнула. В некоторых местах мой Тошкин был чудо как хорош. Я прислушалась к сердечному ритму своего супруга и, обнаружив серьезные явления тахикардии, поняла, что ему есть что от меня скрывать. Сердечко стукало как у хорошо загнанного зайца.

— Во рту не сушит? — спросила я нежно.

— Сушит, — признался Тошкин и обнял меня покрепче.

— В ушах не звенит?

— Звенит? Да, точно, звенит, — томно улыбнулся он.

Ну все — поймали! Все признаки гнилого вранья налицо. Даже в глаза смотреть не надо. И что дальше будет? Признание с клятвенным заверением, что он никогда никого не любил так, как меня? Эх, Тошкин, Тошкин, молчал бы уж лучше…

— Надь, а у тебя не звенит? — прошептал мой муж, неверно расценивая мои вопросы. Он заигрывал, а я пытала. — А давай поцелуемся, — предложил он.

— Давай, — согласилась я.

С тех пор, как в нашем доме поселились гости, мы не так уж часто оставались наедине. Мы не хотели огорчать по пустякам Яшу, нервировать Аню и пугать бабушку. Тошкинская болезнь напрочь лишила наши тела всякой возможности соприкосновения. Вполне возможно, что сегодняшние брючки Димы были связаны с элементарным застоем в малом тазу. Бедный мальчик.

— Гм-гм, — деликатно прокашлялся Мишин. — Я тут буквально за фуражкой. И вы бы не торчали тут в пыли. Погоды сейчас замечательные.

Он вышел, а я прямо застеснялась. Раскраснелась, вспотела и даже задрожала в коленях. В следующий раз, когда я буду отправляться налево, нужно будет обязательно пройти тренировочный турнир с мужем. Не хватало еще на четвертом десятке в чужой постельке строить из себя Орлеанскую девственницу.

Тошкин был таким нежным, что я даже испугалась. Если совращение меня на рабочем месте войдет у него в привычку, я могу прослыть извращенкой и на этой почве поссориться с родителями. Чтобы не закреплять в сознании подопытного мужа условные рефлексы, я предложила ему пойти погулять.

— Да, — покорно сказал он и трепетно взял меня за руку.

Весна и впрямь была чудесной. Призывной. Томной. Как в такие моменты можно было думать об огородах, я не понимала. Гораздо пикантнее было глядеть на почки, гулять с мужем и решать, на кой черт кто-то стрелял из бабушкиного «вальтера». Вообще, муж — это приобретение дельное, если распоряжаться им с умом. С ним можно разговаривать, спать, пить чай, выходить в свет. Главное — не мешать друг другу. Одной моей приятельнице муж не мешал до такой степени, что всегда оказывался единственным человеком, которому она могла пожаловаться на черствость и жадность своих любовников. Мы с Тошкиным еще не дошли до такого уровня родственности, но меня просто подмывало настучать ему про подлости Миши…

Чтобы не совершить подобной глупости, я переключила сознание на более безопасную тему.

— И зачем этот Федор всех убивает? Не понимаю! Вот честное слово, не понимаю.