— Это значит, что я не ошибся, нам предстоит драться. К счастью, на этот раз мы будем так же хитры, как и они. Предупредите Джона Дэвиса, чтобы он со своими молодцами обошел апачей с тылу, в то время как мы встретимся лицом к лицу с неприятелем.

— Нельзя терять ни минуты! — прошептал Чистое Сердце и бросился к лагерю.

Два опытных охотника увидели то, что, несомненно, прошло бы незамеченным для людей, менее привычных к индейским обычаям.

Мы упоминали, что по временам легкий ветерок покачивал верхушки деревьев. Ветерок этот дул с юго-запада. Он же пробегал по верхушкам высокой травы, постоянно приближаясь к холму, на котором расположились команчи, но — странное явление — ветер этот был северо-восточным, то есть дул в направлении, прямо противоположном первому.

Вот и все, что заметили охотники, но этого было для них достаточно, чтобы разгадать хитрость неприятелей и помешать врагам.

Пять минут спустя шестьдесят команчей, возглавляемых Транкилем и Чистым Сердцем, проползли, как змеи, по склонам холма и незаметно спустились в долину. Достигнув ее, они замерли неподвижно, как статуи.

Остальные во главе с Джоном Дэвисом обошли холм.

Внезапно раздался страшный крик, команчи поднялись, словно легион демонов, и, нагнув головы, бросились на врагов.

Те, застигнутые в тот момент, когда рассчитывали захватить команчей врасплох, колебались с минуту, потом, устрашенные этой неожиданной атакой и охваченные паническим страхом, ударились в бегство, но в тот же миг перед ними вырос отряд американца.

Надо было сражаться или сдаться неумолимому врагу.

Апачи сомкнулись плечом к плечу, и началась резня. Она была ужасна и продолжалась до утра.

Люди, смертельно ненавидевшие друг друга, сражались без крика и умирали, не испуская вздоха.

По мере того как апачи падали, их товарищи сдвигались все ближе, тогда как команчи теснее стягивали круг, в котором были заперты их враги.

Восходящее солнце осветило поле ужасной битвы.

Сорок команчей пало.

Из отряда апачей оставалось на ногах не более десятка людей, причем все они были более или менее тяжело ранены.

Чистое Сердце с болью отвернулся от этой страшной картины. Напрасно хотел он вступиться, чтобы спасти последних оставшихся в живых апачей.

Команчи, опьяненные запахом крови и пороха, разъяренные сопротивлением, оказываемым их врагами, не слушали его распоряжений, а потому остальные апачи были умерщвлены и оскальпированы.

— А! — закричал Черный Олень с победным жестом, показывая на изуродованное до неузнаваемости тело. — Вожди будут довольны. Наконец-то Голубая Лисица мертв!

Действительно, грозный вождь был распростерт на груде трупов команчей, его тело было сплошь покрыто ранами. Его сын, едва достигший юношеского возраста, лежал у его ног. К поясу Голубой Лисицы была привязана отрубленная недавно голова, что редко случается у индейцев, берущих обычно только волосы своих врагов. Голова эта принадлежала отцу Антонио.

Бедный монах, отправившийся из селения за несколько дней до Транкиля, был, очевидно, схвачен и убит апачами.

Как только, лучше скажем, не битва, а резня была окончена, индейцы поторопились отдать последний долг тем из своих, кто нашел смерть в этой стычке. Когда глубокие могилы были вырыты, тела бросили туда без обычных похоронных обрядов, выполнить которые не позволяли обстоятельства, но позаботившись о том, чтобы оружие было похоронено вместе с павшими. Потом на могилы навалили камни для защиты от хищных зверей. Что касается апачей, то их бросили там, где они лежали, не заботясь о них более.

Затем отряд, поредевший почти вполовину, печально пустился в путь к Техасу.

Победа команчей была полной, это правда, но куплена она была слишком дорогой ценой, чтобы индейцы могли радоваться. Избиение апачей далеко не возмещало в их глазах смерть сорока команчей, не считая тех, которые, вероятно, должны были умереть в дороге от полученных ран.