|
– Эрвин на мгновение задумался. – Нет, раз меня все равно оттуда выгнали, будем называть вещи своими именами – нудный старый дурак, который давно забыл, что такое магия. Так вот, у него была привычка добиваться от нас полной неподвижности и при каждом нашем движении говорить: “Вас что, блохи кое за что кусают?” Надоел до тошноты – всегда одно и то же. Воображал, наверное, что очень остроумно. И мы с другом придумали вот что – пошли на соседнюю ферму, наловили там целую коробочку блох, а на утренней медитации высыпали их старикану за шиворот. С помощью магии, конечно – телепортация и тому подобное. Я переносил коробочку, поскольку это была работа посложнее, а Дарт оттягивал ему воротник. Блохи за ночь проголодались – ты бы видел, что тут началось! – Эрвин захихикал, вспоминая, как все это выглядело. – Старикан изо всех сил старался сидеть неподвижно, пока хватало терпения, – выдавил он сквозь смех, – но затем вскочил и побежал вылавливать блох.
Хохот Армандаса, представившего эту картину в красках, присоединился к смеху Эрвина. – Это было вчера утром, а сегодня нас с другом выгнали из академии, – пояснил Эрвин, отсмеявшись. – Дарт пошел к себе домой, это в другую сторону, а я, как говорится, куда глаза глядят. – Но как старикан узнал, что это сделали вы? – спросил Армандас. – На нас донес сосед моего друга по комнате. Он видел у Дарта коробочку с блохами. Если бы не этот парень, никто не догадался бы. Пошумели бы, а затем все утихло бы. Обидно, конечно, – всего два месяца не доучился. – Всего два месяца? Чепуха. Ты – самый настоящий маг, Эрвин. – К сожалению, нет, – нахмурился тот. – У меня нет свидетельства академии, а кто ничего не понимает в магии, те смотрят в первую очередь на свидетельство. Кроме того, после испытаний выпускник проходит посвящение на беседе с ректором, где тот сообщает ему нечто такое, без чего маг не может быть настоящим магом. Это известно каждому ученику, это – первое, что говорят ему учителя. Конечно, кое‑что я могу, но мне никогда уже не быть настоящим магом. – Тогда обидно, – согласился Армандас. – А почему ты не хочешь вернуться домой? – Меня слишком рано увезли оттуда, я почти ничего не помню. А к тому, что я помню, меня не тянет возвращаться. Он покрошил на ладонь хлеба и протянул птичке, давно вынырнувшей из куста и с любопытством прислушивавшейся к беседе. Та без колебаний села к нему на ладонь и стала клевать крошки. Армандас с изумлением взглянул на птаху: – Так ты вправду с ней разговаривал? – Конечно, – ответил Эрвин. – А о чем? – Я сказал ей, что голоден, и она предложила мне червяка. С моей стороны было бы невежливым не угостить ее. – Этому учат в академии? – И этому тоже. – А еще чему? – не унимался заинтригованный Армандас. – Я учился там почти четырнадцать лет, а ты хочешь, чтобы я все сразу тебе рассказал? – усмехнулся Эрвин. – Много чему там учат. – И ты расстраиваешься из‑за каких‑то двух месяцев? – А ты бы на моем месте не расстраивался? Армандас ненадолго задумался, видимо честно пытаясь поставить себя на место Эрвина. Птичка доклевала крошки, что‑то пискнула и улетела. – Что она сказала? – встрепенулся он. – “Спасибо”, конечно. – Знаешь, я, наверное, тоже расстраивался бы. – Открытое лицо Армандаса не оставляло никаких сомнений в его искренности. – Ты что собираешься делать дальше? – Пока не знаю, – пожал плечами Эрвин. |
