Фовель пожал плечами. Судья нахмурился. Следователь задумчиво опустил голову.

– Хорошо, — заметил Ривуа, — но вам очень хорошо известно, что всякое преступление непременно должно иметь какую-нибудь побудительную причину, какую-нибудь цель, и чем выше общественное положение преступника, тем значительнее эта причина. Согласны ли вы со мной?

– Конечно.

– Здесь же мы видим молодого человека, принадлежащего к высшему кругу, который превосходно окончил курс в военном училище и в двадцать пять лет уже был произведен в лейтенанты. Что же могло побудить его испортить такую блистательную карьеру?

– Надеюсь, господин судья, вы позволите мне в свою очередь задать вам вопрос. Если предположить, что убийца — Сиди-Коко, то что могло побудить его совершить это преступление?

– Желание завладеть деньгами, которые были спрятаны в комнате управляющего.

– По-моему, та же самая причина и побудила Праделя совершить убийство.

– Нет-нет! Этого невозможно допустить! Чревовещатель — всего лишь ничтожный акробат, у которого порой нет и нескольких су, а Жорж Прадель — племянник миллионера.

– Но разве он сам также миллионер? Есть ли у него хоть что-нибудь свое?

– Не думаю. Домера разбогател посредством торговли, а сестра его была очень бедна… Впрочем, я могу сообщить вам, что он ничего не жалеет для своего племянника и щедро тратит деньги на его удовольствия.

– Знакомы ли вы с этим молодым человеком?

– Нет, мне никогда не приходилось встречаться с ним, но я часто слышал отзывы о нем, и всегда самые лестные. По словам Домера, у него золотое сердце.

– А в моей служебной практике, — возразил Жобен, — мне не раз приходилось встречаться с людьми, которые пользовались глубоким уважением до той самой минуты, пока с них не спадала маска. Итак, повторяю, что мой вывод вполне логичен… Чтобы убедить вас, мне недостает только материального доказательства, которое, как я предчувствую, скоро будет у меня в руках.

Разговор этот был прерван приходом доктора Гренье. Извинившись, что он так долго заставил себя ждать, молодой врач спросил, можно ли приступить к вскрытию тел, сообщив при этом, что он захватил с собой все необходимые для операции инструменты.

– Да, — ответил следователь, — прежде всего мы должны узнать, как скоро после ужина жертвы были убиты.

Жандармы перенесли тело Ландри в людскую и положили его на стол; один солдат со свечой в руке светил доктору, который, подвязавшись передником, засучив рукава и вооружившись скальпелем, приступил к делу. Было восемь часов вечера.

– Ну, дорогие мои гости, — сказал Фовель, обращаясь к следователю и судье, — здесь нам, кажется, больше делать нечего, а потому прошу вас пожаловать ко мне: ужин, наверно, уже остыл.

Предложение это было принято.

– Так вы отказываетесь идти с нами, Жобен? — спросил следователь.

– Да, отказываюсь, — отозвался полицейский. — Мне теперь не до ужина! Я не успокоюсь до тех пор, пока не найду подтверждений своей догадке. Приятного аппетита, господа!

– А вам успеха, Жобен!

– Извините, пожалуйста, — сказал полицейский, — я задержу вас на минуту. Не могли бы вы, господин судья, показать мне комнату, в которой, по-вашему, ночевал лейтенант?

– Мы точно знаем, что он провел ночь в этой комнате, потому что нашли там портсигар, оставленный Праделем.

– Неужели? Отчего вы думаете, что это его портсигар?

– Во-первых, на нем буквы «П» и «Ж», а во-вторых, в нем оказались визитные карточки и письма.