А дети тем временем стали неразлучны — вероятно, их объединила общая ненависть к Хатауэю. Однажды ночью ребятишки исчезли. Идя по стрелке серебряного компаса, они вышли к тому месту, где девочку впервые увидели, — к «столу и стульям». Там их и нашел той же ночью Хатауэй, они спали на «столе», заключив друг друга в объятия. На следующий день Хатауэй избавился от девочки. Он отвел ее к прачке, которая жила на берегу озера. Это была старая женщина, имевшая, однако, зоркий глаз на все ценное.

Говорили, будто прачка умела отличить домотканую вещь от шелковой на расстоянии в сотню ярдов. Имя прачки история не сохранила, но именно эта женщина решила назвать девочку Ребеккой. В любое время дня кто бы ни проходил мимо озера, слышал: «Ребекка, иди сюда! Ребекка, куда ты запропастилась?»

А все потому, что дел на берегу озера было великое множество. Девочка должна быть умной, чтобы не обжечься, когда добавляет золу в кипящий жир при варке мыла. Она должна быть сильной, чтобы выжимать тяжелую шерстяную ткань. Она должна быть выносливой, чтобы не жаловаться, когда пальцы станут кровоточить от ядовитого щелока. Она должна быть спокойной, чтобы не пикнуть, когда руки стянет от картофельного крахмала. Она должна ждать, когда наступит ее час.

Что-то билось в стекло. Стелла решила, что это всего лишь дождь, поэтому не обращала внимания. Она погрузилась в историю Ребекки Спарроу, но тут вновь застучало, на этот раз более настойчиво. В окно летели мелкие камешки, целый дождь гальки. Это было в тот час после сумерек, который все окрашивает в синий цвет. Дрозды пролетели по небу и слились с тенью. Стелла распахнула окно и глянула вниз, где росла сирень и платановые деревья.

Там стоял Джимми Эллиот.

Она не разглядела его лица, но точно знала, что это он, по тому, как он делал вид, будто случайно здесь оказался, без всякой причины. Можно подумать, еще минуту назад он занимался собственным делом, а потом вдруг взял и швырнул камешек в окно, даже не подозревая, чье оно.

В последнее время он все чаще и чаще попадался ей на глаза, появлялся там, где его не ждали, заходил в пиццерию, где уже сидели Стелла и Синтия, слонялся в школьном коридоре возле шкафчика Стеллы с удивленным видом, словно потерялся и ему нужна карта, чтобы сориентироваться в родном городе. И вот теперь, в этот вечер, он объявлял о своем присутствии; даже больше: он бросал ей вызов.

Стелла никогда не отступала перед вызовом. Она достала ключ из рюкзака и швырнула на тротуар. Непонятно, ожидал такой реакции Джимми или нет, но, во всяком случае, он живо подобрал ключ, подошел к запертой двери чайной, и через несколько секунд Стелла услышала его шаги на лестнице. Она понадеялась, что Лиза, составлявшая на кухне список покупок на неделю, ничего не заметит. Каждый раз при виде Джимми Стелла ощущала невесомость в животе, и теперь она не знала, чего еще от себя ждать, когда он войдет через дверь. Нужен он ей здесь или нет? Тут до нее дошло, что под халатом на ней почти ничего нет, поэтому она быстро завернулась в одеяло.

Он вошел в спальню и закрыл за собой дверь. Комната показалась Стелле совершенно нереальной с Джимми Эллиотом, стоявшим у кровати. Ей почудилось, будто в воздухе рассеялись частички его запаха. Это был аромат дождя и еще чего-то — Стелла не поняла, чего именно.

— Она слышала, как ты вошел? — прошептала Стелла.

— Лиза? Она на кухне слушает музыку и подпевает.

И точно, до Стеллы донесся приглушенный голос Лизы. Оба едва сдержали смех. Лиза распевала песню Ареты Франклин. Уилл часто проигрывал компакт-диск королевы соула.

— Ты чего закуталась? — спросил Джимми. — Видок у тебя, как у одной из тех бабулек, что никогда не вылезают из кровати.

— Не смейся надо мной.

Если честно, то Стеллу начало слегка мутить. Опять эта невесомость в животе.