Послышался всплеск, и Стелла замерла. Ей почему-то показалось, что им не следовало находиться здесь в этот час.

— Лягушка, — прошептал Хэп.

Стелла, успокоившись, откинулась назад и взглянула на звездный водоворот в вышине.

— Как бы мне хотелось… — прошептала она.

Тут ей в мысли явился незваный-непрошеный Джимми Эллиот.

Лягушка перепрыгнула с одного круглого листа на другой, на секунду перепугав гребцов.

— Господи, — пробормотал Хэп.

Лодка закачалась, и оба, схватившись за борта, рассмеялись:

— Джеремая!

Стелла вспомнила старую песенку, которую иногда наигрывал ее отец; идея о лягушке с именем Джеремая заставила их вновь рассмеяться, хотя они старались, как могли, задушить смех.

На мгновение они полностью сосредоточились на том, чтобы не быть пойманными, а потому ничего, кроме своего сдавленного смеха, не слышали. Они не подозревали, что в воде есть кто-то еще, пока в них не врезалась вторая лодка. Та самая лодка, которую они оставили в траве, «Морской конек». Стелла рассердилась, решив, что ее выследил Джимми, но он как раз в эту минуту, побросав камешки в окно, сворачивал на Локхарт, направляясь домой в глубоком разочаровании из-за того, что она куда-то делась.

У Стеллы во второй раз промелькнуло в голове название лодки «Морской конек», и тут ее гнев перерос во что-то совершенно другое. Она отбросила первое слово из двух и осталась со вторым, страшным, как тьма.

Когда другая лодка ударила в их борт, черноту ночи протаранило весло, направленное в них. Хэп оказался молниеносно сброшен за борт, все произошло в одно мгновение, быстрее, чем могла бы прыгнуть лягушка. Секунду назад он наклонился через борт, чтобы зачерпнуть воды в пробирку, пытаясь не смеяться, а уже в следующую — его поглотила чернота.

Стелла повернулась посмотреть, куда делся Хэп, и тут ее ударило весло. Удар пришелся между лопаток, самое слабое ее место, где при рождении были сломаны косточки. Она выгнулась от боли, уйдя из-под весла. Она тоже наверняка упала бы за борт, если бы не браслет, отцовский подарок на день рождения, — цепочка зацепилась за винт, которым было прикручено сиденье «Жемчужины». Стелла дернула рукой, и браслет лопнул. Он упал в воду без звука, словно проглоченный целиком.

У Стеллы помутилось в голове; разумеется, она не думала, что кто-то попытался с ними расправиться. Должно быть, в темноте они не заметили какой-нибудь ветки или другого препятствия. Все ее мысли сейчас были о Хэпе. Стелла вскочила, забыв об осторожности, так что лодка закачалась, и закричала в темноту. Этот крик пронесся над озером, лужайкой, влетел в окно кухни, где ее мать заваривала ромашковый чай, и достиг аллеи, где Джимми, собравший пинками целую кучу сухих дубовых листьев, как раз подносил к ним спичку, пытаясь спалить разочарование самим собой за все свои глупые, необдуманные поступки.

В ту ночь Дженни Спарроу почти не спала, ухаживала за матерью, которую мучила лихорадка. Сначала Дженни решила, что Элинор подхватила весенний грипп, но доктор Стюарт заверил ее, что это не так. Болезнь прогрессирует — другого объяснения он не нашел и посоветовал Дженни согревать Элинор одеялами и горячим чаем. Больную сильно трясло, но доктор Стюарт умолчал, что чай и одеяла здесь не помогут. Холод шел изнутри: кровь Элинор потеряла свою силу, словно протекала по льдинкам. Брок Стюарт не стал рассказывать Дженни Спарроу, что ему доводилось ухаживать за больными, чье последнее дыхание, вырываясь из синих губ, было ледяным.

Дженни как раз поставила на поднос чайник и чашки, когда услышала крик. Босиком, в футболке и спортивных брюках, она сразу побежала. Любая мать узнает крик своего ребенка, и Дженни не была исключением. Она только услышала, как за спиной грохнула дверная рама с москитной сеткой, но, как она ее открывала, даже не почувствовала.