В последние годы в саду Элинор Спарроу все расцветало в рекордно короткие сроки: ароматные ночные фиалки размером с лошадиную подкову, декоративный шиповник, цветущий до января, чайные розы, такие великолепные, что воры несколько раз пытались украсть черенки, но волкодав Аргус, чьи клыки давно стерлись до пеньков, сумел все-таки отпугнуть незваных гостей утробным лаем. Видя всю эту зелень за каменной оградой, даже в марте, когда только начинают формироваться бутоны, никто не представлял, как трудно было Элинор привести весь сад в порядок. Два года после смерти Сола здесь вообще ничего не росло, несмотря на все усилия хозяйки. Возможно, виновата в том была соль, пропитавшая ее кожу, или горечь у нее на сердце. Какова бы ни была причина, все засыхало на корню, даже розы, посаженные Ребеккой Спарроу. Элинор нанимала садовников-декораторов, но они лишь беспомощно разводили руками или просто предлагали ей воспользоваться инсектицидами и серой. Она отсылала образцы почв в лабораторию Массачусетского технологического института, и ей отвечали, что все в порядке, требуется лишь правильный уход и немного костяной муки.

Однажды, когда Элинор работала в саду, уже готовая сдаться и бросить это дело, рядом остановился Брок Стюарт, городской врач. Доктор Стюарт тогда еще ходил на вызовы; в тот день он заглянул в Кейк-хаус потому, что Дженни, которой было всего двенадцать, позвонила и попросила его прийти. Девочка давно болела простудой, сопровождавшейся сухим кашлем и головными болями, такими сильными, что она вообще не раздвигала штор в своей комнате, проводя все время в темноте. Она ходила в шестой класс, но уже научилась заботиться о себе.

— Где твоя мама? — спросил доктор Стюарт, осмотрев Дженни.

У девочки была высокая температура, а на тумбочке даже стакана воды не нашлось, да и холодный компресс на лоб ей бы не помешал.

— Она в саду. — Уже тогда Дженни отличалась серьезностью. — Это единственное, что ее заботит, поэтому я наслала на него проклятие.

— Вот как? — Доктор Стюарт был отличным терапевтом и никогда не пропускал мимо ушей детские суждения. — Какого рода проклятие?

Дженни села в кровати. Вообще-то она хотела сохранить свой секрет, но интерес доктора Брока так ей польстил, что она посвятила его в сложности колдовства.

«Не прилетай сюда больше, ни утром, ни вечером, ни в дождь, ни в солнечный день».

Дженни улыбнулась доктору, довольная, что он выслушал заклинание так серьезно.

— Я нашла его в книге, что хранится в углу нашей гостиной. Эта присказка держит пчел на расстоянии. А без пчел не растет ни один сад.

— Я не знал этого.

Как единственный городской врач, Брок Стюарт не переставал изумляться, сколь различными способами люди могут навредить друг другу, даже не прилагая к этому видимых усилий. Его все еще поражала в людях хрупкость их бытия и в то же время удивительное жизнелюбие; человек мог выстоять и в болезни, и в горе самым неожиданным образом.

— Это мне папа рассказал, что пчелы не любят сквернословия. — У Дженни развязался язык. — Но больше всего они не выносят, когда в доме кто-то умирает. Если такое случается, они покидают сад.

Лицо девочки пылало, а спутанные волосы казались совершенно черными. Это был очень педантичный ребенок, ненавидевший цветы, грязь, дождевых червей и беспорядок. На стенах у нее висели в один ряд небольшие картинки, приклеенные скотчем, — затейливые акварели, в которых предметы идеально подходили друг другу: стол и коврик, дом и небо, мать и дочь.

— Понятно.