Утирая слезы, старая нянюшка беспрерывно кивала, не выпуская свое драгоценное дитя из теплых объятий. Мой несчастный, уставший, исстрадавшийся мальчик…

Вечером Ашот Джангиров заехал к Витковскому. Глеб смотрел из-под очков грустно и озабоченно. Притихшая Юрате безмолвно удалилась в другую комнату.

— К сожалению, Олесю пока невозможно ни в чем убедить, — сказал Ашот, искренне сострадая поэту. — Она не желает слушать никаких объяснений и лишь твердит без конца одно и то же. Тяжелое нервное расстройство.

— А Полина? — вдруг спросил Глеб.

— Что Полина? — не понял Джангиров. — С девочкой все хорошо.

Глеб хмуро покачал головой.

— Не совсем так. Ну, да сейчас не в ней дело. Даже смерть матери не подействовала на Олесю так сильно, как гибель Мэри.

Ашот отвел глаза.

— Она стала пить… Карен долго скрывал от меня, но я увидел совершенно случайно.

Витковский помрачнел.

— И здесь мою дочь тоже нельзя ни в чем убедить, я пытался раньше. Но мне кажется, ваш сын раз и навсегда запретил ей когда-то баловаться вином, почему же вдруг снова… — Глеб замолчал, не окончив фразу, и выжидательно посмотрел на Ашота. — Она способна подчиняться только Карену.

Ашот побарабанил пальцами по подлокотнику. Карену способны подчиняться все, даже он, неподатливый, неуступчивый Джангиров.

— Я не знаю, что произошло… Вероятно, Карену больше не хватает времени и сил: его постоянно нет дома. Не доходят руки…

Оправдание вышло слишком неуклюжим.

— Но откуда в доме бутылки? — с нотками раздражения в голосе спросил Глеб. — Разве он их не видит, не замечает? Или до них тоже не доходят руки? Выбросить все — и дело с концом! И кто-то их ей покупает, раз она сама не выходит из дома! Не Полина же в конце концов!

— Не Полина, — стараясь остаться спокойным, отозвался Ашот. — И не Левон. Не прислуга.

— Но кто же тогда? Может быть, мышка Сонечка?

Джангиров снова нервно постучал пальцами по креслу.

— Да, это загадка. Пока я не в силах ее разгадать, но постараюсь… И поговорю с Кареном.

— Пожалуйста, Ашот Самвелович, — поэт встал и прошелся по комнате. — Буду вам очень признателен… Простите меня за резкость, не сдержался. Я уже слишком многим вам обязан и благодарить мне вас нужно без конца. Олеся упряма и суматошна. И бестолкова, как все женщины. Конечно, у нее была не самая удачная семейная жизнь… — Витковский помолчал. — Я очень рассчитывал на Карена и, кажется, не ошибся. Просто обстоятельства пока складываются не в его пользу. Но это скоро пройдет. Непрерывно так продолжаться не может.

Ашот вздохнул. Вечны страдания человеческие… И все будет так же, даже если все будет иначе… Он поднялся и вежливо откланялся.

— Заезжайте, — сказал Глеб. — Я всегда вам рад. Кроме всего прочего, только от вас я могу узнать хоть что-нибудь об Олесе.

Джангиров спустился вниз и сел в машину.

— Куда, Ашот Самвелович? — спросил Гриша. — Домой?

Журналист отрицательно покачал головой. У себя дома он теперь бывал очень редко.

— К Карену.

Гриша включил зажигание.

Олеся, как обычно, спала. Таблетки, которыми ее усердно накачивали врачи, в соединении с любимым вином превратили ее в марионетку без чувств, мыслей и желаний. Иногда ночью Карен, которому порой хотелось хотя бы малейшей разрядки, пробовал разбудить ее, прорваться словами и ласками к постоянно дремлющему, заторможенному сознанию, но сделать ничего не мог.