— Ты хочешь от меня невозможного, — виновато улыбнулся он. — Меня устраивает, как я живу.

— А меня нет! — отрезал Карен.

Олеся опять вчера просидела весь вечер в тупой неподвижности.

— Мне кажется, ты мало думаешь о Полине. Прости, что я снова вмешиваюсь, но я слишком давно привык самостоятельно решать все дела, касающиеся тебя и ее. Теперь, когда она больна, тебе, конечно, стало значительно сложнее. Но согласись: ты переложил все заботы о ней на отца, на Витковского, на Олесю, на меня, в конце концов. А что делаешь ты? По-моему, ничего! Ты только искренне радуешься, получая ее обратно из клиники — вот и все! Не маловато ли?

Брат опустил голову. Без сомнения, Карен обрисовал положение вещей точно и обстоятельно. Левон на самом деле предпочел устраниться: его страшили и утомляли любые хлопоты, особенно связанные с болезнью Поли. Лучше всего закрыть глаза и ни о чем не думать.

— Это страусиная политика, — невесело резюмировал Карен. — Я давно понял, что тебе так легче и проще, но почему ты не хочешь вспомнить о несчастье Олеси, о возрасте Витковского и наших родителей? Почему ты боишься что-то делать, как-то поступать, действовать? Нельзя прожить всю жизнь за чужой спиной! За моей, например, или отца! Когда ты будешь, наконец, взрослым?

Левон взглянул на брата смущенно: ответ на вопрос Карена хорошо известен всем Джангировым. Карен задумчиво покачал ногой. Да, он очень виноват перед младшим братом, но вдобавок он еще жестоко ошибся в расчетах: Левон оказался неспособным к саморазвитию, ставку на него было делать опасно.

— Лев, — почти умоляюще сказал Карен, отчаянно уповая на свою последнюю попытку и прекрасно понимая, что добиться здесь больше ничего нельзя, — чтобы совершить невозможное, достаточно просто очень любить женщину. Если ты любишь Полину, ты можешь все! Только осознай свои силы!

Но брат не хотел ничего осознавать. Он хотел, чтобы все оставили его в покое: и брат, и отец, и Полина. Ему тяжело, невыносимо трудно ее любить, он не умеет этого делать. И не желает этому учиться.

Карен и ласково провел рукой по голове брата.

— Разве тебе совсем не нужна Полина?

И вдруг Левон понял, что Карен сказал страшную правду: ему действительно не нужна Полина. И Боб тоже. Ему нужна спокойная, тихая, безмятежная жизнь, в которой нет места ни больным женщинам, ни маленьким детям. Он боится любых страданий, они ему не по плечу. Он маленький, слабый, беспомощный, но он хочет таким быть! И не мешайте ему!

— В мать пошел, в мать… Не жесткий, легонький, — говорила о Левоне когда-то Дуся.

Карен тихо вздохнул. Он давно знал все, что может сказать младший брат. В сущности, и спрашивал он просто так, ради последней возможности: а вдруг? Но Левон не собирался быть мужчиной, он хотел остаться младшим сыном и младшим братом навсегда. Какими разными, абсолютно не похожими друг на друга, родились у Джангирова сыновья! И что можно было с ними обоими поделать?

— Ты ждешь от меня слишком многого, Карен, — пробормотал Левон.

Старший брат усмехнулся. Поистине так! Ну что ж, пусть будет так, как будет… Но Карен привык играть до самого конца. Чтобы попробовать сохранить семью для Полины. Неважную, но все-таки семью. И в конце недели Карен улетел в Москву к родителям. Ашот безумно обрадовался старшему сыну.

— Ничего не случилось? — спросил он на всякий случай, любуясь своим красивым, взрослым, спокойным мальчиком.

— Конечно, нет, — отозвался Карен. — Просто решил навестить вас, теперь это получается редко.

Маргарита суетилась, вне себя от счастья, забыв даже спросить о своем драгоценном внуке.