Олеся вздохнула.

— Это прямо беда…

— Ну почему? — не согласился Карен. — Левон тоже терпеть не может заниматься, просто каждому свое. Полина вот рисует…

— Не хочешь ли ты сказать, что она собирается стать художницей? В ее рисунках нет таланта ни на йоту.

— Все равно, — не сдавался Карен, — она может быть дизайнером, оформлять книжки, журналы. Ты устала, Леся? Я сейчас тебя накормлю.

И Карен отправился на кухню. Олеся задумчиво посмотрела ему вслед. Мальчик умел делать абсолютно все, что было странно для ребенка, выросшего в семье Джангировых. И освоился он в чужом доме чрезвычайно быстро.

Полина действительно не любила школу, но не это беспокоило Олесю. С возрастом девочка становилась все равнодушнее и безразличнее к окружающему. Утром стоило невероятных усилий ее растолкать. До машины Полина тянулась еле-еле, то и дело останавливаясь и отвлекаясь. Ее совершенно не волновало ни возможное опоздание, ни полученные оценки, ни собственный вид. Олеся с большим трудом научила дочку смотреться в зеркало, причесываться, чистить одежду и обувь. Олеся пыталась привить Полине вкус, развить в ней кокетство, разбудить интерес к тряпкам, украшениям, краскам. Но ее по-прежнему интересовали только краски на бумаге.

Кроме того, уход Валерия как-то странно повлиял на Полину. То ли она действительно к нему искренне привязалась, то ли стала значительно больше понимать, но на Карена она иногда бросала угрюмые взгляды и уходила в себя. Оживала Поля лишь с приходом деда. Иногда Олеся со страхом смотрела на дочь: что она знает, что понимает? А вдруг — все?! И в груди неприятно холодело, словно под блузку попала ледышка и долго-долго там не тает.

Карен принес из кухни поднос. Олеся глянула и поразилась.

— Ты просто клад!

Темные глаза блестели таинственно и загадочно. Олеся взяла вилку, но едва лишь поднесла ее ко рту, как замурлыкал телефон. Звонила Мэри.

— Как поживаешь, училка? Мальчуган с тобой? А ты не могла бы одолжить его мне на пару деньков? Скучно чего-то…

— У вас разные ростовые категории, — проворчала Олеся. — Не говоря уже о несовпадении желаний.

Мэри хихикнула.

— Это верно, но очень несправедливо. А как там Глеб?

— Как всегда прекрасно, — вздохнула Олеся. — А вообще я не очень интересуюсь его делами и настроением. Свои замучили.

— Он все еще с прибалтийской девкой? — поинтересовалась фотомодель. — Она не умеет ни стоять, ни ходить. Я подкараулила их на днях у старого Федора.

— Надеюсь, ты не устроила папочке скандал? — обеспокоенно спросила Олеся. — Это было бы глупо…

— А я вообще дурочка. От природы! — объявила Мэри. — Ты разве до сих пор не знаешь? Но до скандала я не опустилась, вот еще, унижаться перед девкой из занюханного вшивого Вильнюса! Какая-то певичка в баре по имени Юрате. Тьфу! Крашеная блондинка, неестественная, ненатуральная до мозга костей и манерная без меры. Литовская кукла, купленная за доллары. Ты ее видела?

— Не имею ни малейшего желания, — пробормотала Олеся. — Кстати, ты оторвала меня от еды…

— Хорошо, что не от другого, гораздо более увлекательного занятия, — хохотнула манекенщица. — Привет грузинчику!

— Он армянин! — буркнула Олеся и положила трубку. Вошла в комнату. — Мэри совсем ополоумела. Но в моем папочке на самом деле есть нечто роковое, чего я никогда не могла до конца понять. Тебе он, кажется, тоже понравился?

— Очень оригинальный характер, — сказал Карен.