Полина в который раз равнодушно передернула плечиками. Ей, в конце концов, совершенно все равно, кто и сколько времени здесь будет жить. Пусть только не трогают ее, не мешают делать, что заблагорассудится, например, рисовать фантастические картины. Еще было бы хорошо не ходить в школу, но уж такого мать ни за что не позволит. Она просто не может об этом спокойно слышать и тут же начинает кричать. К своему восторгу, Полина неожиданно выяснила, что Левон тоже не любит учиться.

— Вот здорово! А то у нас в доме все учебу просто обожают: и мама, и Валерий, и Карен… Ты совсем не похож на Карена и нравишься мне больше.

— Да? — обрадовался Левон. — А кто такой Валерий? Его сегодня здесь нет?

— Его вообще больше здесь нет, — грустно сообщила девочка. — Он был у нас раньше, а потом появился Карен, и Валерий куда-то уехал, и даже не сказал куда. Никому не оставил своего адреса… Мы с Глебом — это мой дед — провожали Валерия, но больше о нем ничего не знаем.

Левон попробовал осознать коротенький рассказ Поли и постичь смысл происходящих в этом доме событий, пока не слишком ему понятных и не очень объяснимых.

— Скажи маме и Карену, что все готово, — велела Полина, осматривая себя в зеркало. — Как ты думаешь, я прилично одета для ужина?

Неосознанное кокетство, внезапно разбуженное мальчиком, заставило ее обратить наконец на себя внимание и соприкоснуться с миром, категорически и твердо отвергнутым.

— Ты замечательно выглядишь! — с искренним восторгом воскликнул Левон. — Правда-правда! Тебе очень идет зеленый цвет!

Полина удовлетворенно кивнула и сделала царственный жест рукой в сторону комнаты матери.

— Ну, тогда зови их. Вдвоем они могут не вспомнить ни о чем до утра!

И дети переглянулись по-взрослому понимающе и насмешливо. Левон осторожно постучал в дверь.

— Ужин готов! И мы вас ждем!

Полина смотрела светло и доверчиво.

Дома никто не задал Левону ни единого вопроса. Родители пришли к молчаливому соглашению ничего больше не предпринимать, ни во что не вмешиваться и полностью положиться на судьбу. Джангировы избегали всяких разговоров и упоминаний о Карене. Правда, им постоянно приходилось строго следить за собой: его имя готово было то и дело сорваться с языка и нарушить хрупкий, неустойчивый покой и временное равновесие. Шаги первенца, казалось, звучали в доме постоянно, здесь навсегда поселились его запахи, его голос, его смех… Присутствие в квартире старшего сына родители ощущали во всем — и тем болезненнее и страшнее было для них его отсутствие.

В комнату сына родители старались не заходить. Туда заглядывала только вздыхающая Дуся для уборки. Карен не звонил и не приходил. Левон подробностями родителей не баловал, да они и не хотели лишний раз бередить незаживающее. Ашот внутренне был готов к самому худшему — он сумел убедить себя, что выхода нет, что он виноват больше всех и должен нести вполне заслуженную кару. Он постарался внушить это и жене, но Марго, слушавшая его невнимательно и рассеянно, продолжала думать о чем-то своем и мучиться предпочитала в одиночку.

Маргарита похудела, осунулась. Казалось, даже прилегли и присмирели ее пышные волосы, словно испугавшись странного поведения и постоянного угрюмого настроения своей раньше такой счастливой и беззаботной хозяйки.

Ашот уезжал по делам очень рано и возвращался поздно вечером, почти к ночи, чтобы только наспех перекусить, поцеловать жену и лечь спать. Джангировы почти перестали разговаривать, предметов и времени для разговоров больше не находилось. Они напрочь забыли о ласках в постели и нежных словах, будто не замечали друг друга, погрузившись в свое изматывающее раскаяние, не приносившее ни малейшего облегчения.