– Мы сейчас не на пожаре, – заметил мистер Дивейн. – И чем бы тот негодяй ни шантажировал вас, вы сами дали ему повод, тем самым вложив в его руки оружие, которым он умело воспользовался в преступных целях. Во всем, что сейчас с вами творится, виноваты вы сами.

– Так что же, по-вашему, мне делать? Прикажете платить этому негодяю, пока он не оберет меня до нитки? И все это время жить, зная, что над головой висит дамоклов меч? Молясь, чтобы негодяй не нарушил свое слово и не погубил меня? У него нет ни капли совести! Его необходимо остановить!

Доктор Уиннер, который к этому моменту наконец пришел в себя, хмуро посмотрел на Дивейна:

– Прескотт, почему бы вам и в самом деле не помочь этой леди? Где ваша честь, молодой человек?

Мистер Дивейн прищурился. Ему совсем не нравилось, что он вынужден оправдываться.

– Во-первых, я пока не в форме. Я еще не полностью поправился после пожара…

– Ожоги почти зажили. Это не может послужить препятствием.

– Вы поверили леди на слово. А если все это – глупые выдумки?

– Помилуйте, голубчик! Какой смысл леди Росс лгать? Эта история может погубить ее репутацию. Кроме того, я знаком с леди Росс много лет и могу поручиться, что она не склонна к выдумкам. Это искренний и правдивый человек, не способный на ложь и притворство.

Мистер Дивейн долго смотрел доктору Уиннеру в глаза, словно хотел что-то возразить ему.

– Да, кстати, а откуда вы с леди Росс знаете друг друга?

– Я лечил покойного супруга леди Росс, сэра Джеффри. Упокой Бог его душу! – объяснил доктор Уиннер. – И я хорошо знаю ее семью. – Тут он спохватился и с нескрываемым интересом спросил Эдвину: – Д что обо всем этом думает ваш батюшка, миледи?

Проглотив комок в горле, Эдвина глухо проговорила:

– Моему отцу ничего не известно о том, что меня шантажируют. Я не могу его посвящать в эту историю.

Мистер Дивейн поднял бровь и насмешливо спросил:

– А как он отнесется к тому, что вы обручитесь с алчным охотником за приданым, с человеком сомнительного происхождения?

Эдвина поморщилась, услышав это резкое замечание. Без сомнения, он прав: именно так отец и отнесется к мистеру Дивейну. Впрочем, как и все светское общество. Как будто молодой человек мог выбирать, в какой семье ему родиться. Как будто его чувства не могли быть вызваны ничем другим, кроме материальной выгоды. Не то чтобы Эдвина втайне надеялась, что у Дивейна на самом деле когда-нибудь появятся к ней какие-то чувства… Дело было вовсе не в этом: просто ее возмущала вопиющая несправедливость и предвзятость такого суждения о мистере Дивейне.

Но она прекрасно понимала, что ее отца не изменишь. Точно так же и высшее общество, где главным критерием считалось наличие хорошей родословной, никогда не станет другим. Это ценилось даже в большей степени, чем деньги, которые тем не менее подчас некоторым образом компенсировали недостаточно высокое происхождение.

Эдвине, которая выросла в семье, где огромное значение придавали происхождению и гордились своими предками, внезапно пришло в голову, каково это ничего не знать о том, кто твои родители, как это было в случае с мистером Дивейном. Каково это чувствовать себя безродным, лишенным корней? Каковы бы ни были отличительные черты, присущие ее семье, они давали Эдвине чувство принадлежности к своему роду. Испытывал ли хоть раз Прескотт Дивейн что-то похожее на это чувство?

– Здесь я не могу не согласиться с мистером Дивейном, – прервал размышления Эдвины доктор Уиннер.