– Но, если пастор сам ездил в Лондон за Прескоттом, что же его преосвященство делал в склепе один?

Лавджой удовлетворенно хмыкнул, поскольку фитиль лампы наконец-то загорелся.

– Судя по тому, что нам удалось установить, преподобный Эрншоу сразу же вернулся в Танфилд-Хилл в собственной повозке, в то время как епископ должен был явиться следом в своей карете.

– А где был кучер в то время, когда его хозяину проломили череп?

– Оставался на козлах, согласно указаниям самого Прескотта. Утверждает, что не слышал и не видел ничего подозрительного, – засунув в карман огниво, магистрат закрыл дверцу фонаря. – Если хотите знать мое мнение, скорее всего, кучер просто вздремнул и очнулся только, когда Эрншоу поднял крик. Похоже, увидев свет в склепе, священник спустился туда один и обнаружил епископа, лежавшего чуть ли не поверх тела другой жертвы.

– Тела? Но если тот другой человек был убит несколько десятилетий назад, разве от него не должен остаться только скелет?

– К сожалению, нет, – узкое лицо сэра Генри передернулось гримасой отвращения. – Насколько я понял, это как-то связано с составом почвы и, возможно, известкового раствора. При отсутствии влияния влаги, трупы в крипте мумифицируются, а не разлагаются.

– Помнится, я наблюдал нечто подобное в Италии. В Палермо, – принюхался Себастьян к гнилостному духу смерти, поднимающемуся из склепа.

– Тогда вы знаете, чего ожидать, – повернулся к входу в подземелье магистрат. Стиснув в руке короткую ручку лампы, он проскользнул сквозь пролом в тонкой кирпичной стенке и начал спускаться. После секундного колебания, виконт последовал за другом. Истертые и потрескавшиеся от времени ступени вели вниз узким сводчатым маршем.

Датируемая англо-саксонской эпохой крипта оказалась обширнее, чем ожидал Девлин, с расположенными по обе стороны открытыми нишами. Однако углубления выглядели странно темными. Быстро приспособившись к сумраку подземелья, Себастьян рассмотрел, что ниши кажутся темнее из-за стоявших в них гробов – сотен и сотен деревянных ящиков, частью крашеных, частью некрашеных, но в большинстве своем обтянутых разлезшейся шерстяной тканью или обитых истлевшим бархатом. Куда не повернись, глаз видел гробы, сложенные в штабеля от пола до потолка, занавешенные полотнищами из паутины.

– Милостивый Боже, – шепотом произнес виконт.

– Епископа нашли в конце подземелья, – подрагивающим голосом объяснил Лавджой, шагая между нагромождениями домовин.

В более старой части крипты трухлые доски нижних гробов начали перекашиваться и рассыпаться под весом верхних, выставляя на обозрение свое содержимое. Себастьян заметил кое-где голые кости, покрытые странными коричневыми пятнами. Однако большинство тел оставались до жути целыми, со сморщенной и потемневшей, но неповрежденной кожей. Из мрачных углублений склепа ярко белели погребальные саваны.

– Вот, – нетвердой рукой магистрат поднял фонарь повыше. – Здесь, за этой последней колонной, и обнаружили Прескотта. Я уже отправил оба тела на вскрытие, но все остальное осталось, как было.

– А кому отправили? – уставился Себастьян на длинное, ржавое пятно крови, впитавшейся в выщербленные известняковые плиты.

– Доктору Гибсону.

Девлин удовлетворенно кивнул. Пол Гибсон, бывший военный врач, потерявший ногу при артиллерийском обстреле на войне с французами, теперь практиковал в небольшом хирургическом кабинете на Тауэр-Хилл. Никто в Лондоне не знал больше о человеческом организме и смерти, чем этот хирург-ирландец.

– Как только вернусь в Лондон, съезжу к нему.

– К счастью, местный магистрат оказался достаточно сообразительным, чтобы ничего здесь не трогать, – заметил Лавджой. – По-видимому, он только взглянул, выставил у входа на лестницу охрану и послал на Боу-стрит.