Они все были муравьями, и следовательно друзей приходилось различать по внешнему облику и свойствам — друзей, составлявших ничтожную часть огромного муравейника! Знаком ли тебе человек, который может потягаться с муравьем своей памятью на внешний вид и характерные черты?
Y.М. Разумеется, нет.
О.М. Муравьи Франклина и муравьи Луббока продемонстрировали превосходные мыслительные способности складывания двух вещей вместе в новых и в небывалых ранее экстренных случаях и приходили на их основе к проницательным выводам — точь-в-точь умственный процесс человека. С помощью памяти человек сберегает свои наблюдения и рассуждения, размышляет над ними, что-то прибавляет к ним, использует разные комбинации, и продолжает шаг за шагом, идет к результатам — от чайника к хитроумному двигателю океанского судна; от личного труда к рабскому труду; от вигвамов к дворцам; от непостоянной охоты до сельского хозяйства и хранения еды; от кочевой жизни к стабильному государству и сосредоточенной в его руках власти; через разрозненные орды к многочисленной армии. Муравей наблюдает с помощью умственной способности и сохраняет наблюдение с помощью поразительной памяти; он повторил человеческое развитие и важнейшие черты его цивилизации, а ты зовешь это инстинктом!
Y.М. Возможно, что мне самому недостает умственных способностей.
О.М. Тогда просто больше не веди таких неразумных речей.
Y.М. Мы прошли долгий путь. Как я понимаю, результатом его должно стать то, что мне придется признать, что нет абсолютно никакого интеллектуального барьера между Человеком и Не Явившими себя Созданиями?
О.М. Это то, что ты должен признать. Этого барьера нет — против этого факта ничего не попишешь. Внутри человека просто более совершенная и способная машина, чем у них, но все та же машина и работающая по тому же принципу. И ни он, ни они не управляют этим механизмом — он беспощадно автоматичен, неподвластен контролю, работает, когда соизволит, а когда соблаговолить не хочет, вынудить его невозможно.
Y.М. Значит человек и другие животные подобны друг другу по своему умственному механизму, и никакой громадной разницы между ними нет, кроме того как в качестве, но не в сущности.
О.М. Вся разница в умственной силе. Есть определенные ограничения у каждой стороны. Мы не понимаем многое из того, что они говорят, но собак, слонов и других можно научить понимать многое из того, что говорим мы. В этих пределах они стоят выше нас. С другой стороны, их нельзя научить читать, писать или каким-то другим нашим превосходным вещам, и здесь вверх берем уже мы.
Y.М. Ну и поделом с их умственными способностями; есть еще преграда, которую им ни за что не одолеть. Они обделены нравственным чувством; у нас же оно есть, и это превозносит нас на недосягаемую для них высоту.
О.М. Из чего ты делаешь такой вывод?
Y.М. Бросьте свои фокусы — давайте передохнем немного. Я уже наслушался от вас других бесчестных и безумных вещей и сыт ими по горло; вы не посмеете и этом уравнять животных с человеком.
О.М. Я и не собирался возносить человека на такую высоту.
Y.М. Это уже слишком! Нельзя шутить такими вещами.
О.М. Я говорю на полном серьезе, я просто воспроизвожу очевидную и простую истину — пусть даже и жестокую. То обстоятельство, что человек отличает хорошее от плохо, говорит о его ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОМ превосходстве над другими животными; но тот факт, что он МОЖЕТ творить зло, говорит о его НРАВСТВЕННОЙ неполноценности по отношению к любому другому созданию, которое на это НЕ СПОСОБНО. И я полагаю, что моя точка зрения неуязвима.
Y.М. Что вы думаете по поводу свободы воли?
О.М. То, что ее не существует. Обладал ли ею человек, пожертвовавший старой женщине свой последний шиллинг и отправившийся продираться сквозь ненастье?
Y.М. У него был выбор между тем, прийти ли ей на помощь или бросить ее страдать. |