Гвен ухватилась за перекладину изгороди.

— Почему вы не хотите сказать, что на самом деле думаете? Что думают обо мне все вокруг? Что я круглая идиотка, потому что оставила высокооплачиваемую работу в просторном офисе, с кондиционером, в центре города, ради призрачной фантазии, годной разве что для Голливуда? Что скорее Сюзи станцует на Бродвее, чем я преуспею в ведении дел на ранчо? Вы думаете, что я просто безответственная дамочка, в поисках приключений накупившая ради забавы дурацкой ковбойской одежды и притащившая ребенка в никуда?

Носком «дурацкого» ковбойского сапога Гвен пнула ком грязи.

— Да, вы правы, — согласилась она, хотя Джейк не произнес ни слова. — Поступок мой рискованный, тем более для женщины с ребенком на руках. Но я не глупая и не ленивая, я хочу и буду учиться. У Крисси должно быть то, чего никогда не было у меня, — нормальное детство и дом.

— С белым забором, — иронично добавил Джейк. — Для этого не надо было бросать работу и кидаться в неизвестность.

Гвен знала, что вовсе не обязана что-либо объяснять ему, и тем не менее заговорила:

— Я всегда была первой по математике. Все, что касалось цифр, давалось мне без труда.

Пойти учиться на бухгалтера было вполне закономерно для меня. Налоги были, есть и будут, а значит, у меня всегда будет работа. Мне было не в тягость целыми днями просиживать у компьютера. Но когда появилась Крисси, все изменилось. В периоды квартальных и годовых отчетов я работала с семи утра до десяти-одиннадцати часов вечера. При таком графике я не смогла бы ее воспитывать. Я поняла, что должна уволиться, но не представляла, чем заняться и как жить дальше. А потом умер Берт, оставив мне это ранчо. Здесь, как бы трудно мне ни пришлось, мы с Крисси всегда вместе, а это очень важно для меня. И для нее. — Гвен сжала деревянную перекладину. — Я не отступлюсь. Я здесь навсегда. Я не сбегу в Денвер с поджатым хвостом.

— Сбежишь. Устанешь от грязи и пыли, от тяжелой работы от зари до темна, от одиночества. Затоскуешь по ресторанам, супермаркетам и театрам. Тебе надоест играть в ковбоя, и ты вернешься в город, которому принадлежишь.

Гвен покачала головой.

— Я принадлежу этому месту. А поскольку вы так не думаете, значит, это вы ему не принадлежите. Прошу вас собрать свои вещи, мистер Стоунер, и уехать с ранчо.

— Лапуля, ну сколько можно повторять? — Джейк опять перешел на развязный тон, который Гвен успела возненавидеть. — Ты зациклилась на этой мысли, как корова, учуявшая воду после восьмичасового перегона. Я уже сказал, что уеду, когда настанет время.

— Приятель, у тебя проблемы со слухом?

Мисс Эштон велела тебе убираться. Скатертью дорога.

Гвен резко обернулась.

— Гордон, я не слышала, как ты подъехал. Дородный шатен лет тридцати, неприятно ухмыляясь, ткнул пальцем в Джейка.

— Что это за хмырь? Где Род?

— Род сбежал. И это не хмырь, а мой новый работник Джейк. — Затем, обращаясь к Джейку, представила:

— А это Гордон Пиз, племянник Берта.

— Джейк Стоунер, — произнес Джейк. Ни один из мужчин не подал другому руки. Гордон засунул руки в карманы брюк.

— Получилось так, что я услышал часть вашего разговора, Гвен. Я сразу понял, что дядюшка Берт впал в маразм перед смертью, раз оставил это ранчо тебе.

— Если бы ты затруднил себя и навещал его хоть изредка, ты бы понял, что у Берта было много болячек, но голова его была в полном порядке, — заметила Гвен.

— Да, ты права. Навещай я его почаще, не видать бы тебе ранчо как своих ушей.