— Вот только вы не император. А Яна к тирании ничуть не предрасположена, да и я, признаться, тоже. Очень уж это разные вещи — жесткий стиль правления и тирания. Ввести можно, но очень скоро начнутся сбои…

— Вы это без задних мыслей рассказываете или хотите меня к чему-то подвести?

— Хочу, — сказал Канцлер. — У меня были переговоры с Главой Агоры и самыми влиятельными ее членами. Долгие, нелегкие… Некоторая договоренность достигнута. Они пока что не будут проводить довыборы, в принципе, согласны Агору распустить. Но необходимы и уступки с нашей стороны, в политике это неизбежно. Одна из уступок касается как раз вас. Вы должны вести себя на земле… скромнее, что ли. Не использовать имперскую технику так, как вы ее порой открыто и беззастенчиво используете. На какое-то время, пока все не уляжется, никаких замаскированных под самолеты виман и подобного. Вы же прекрасно понимаете — любой из ларов может в рамках Эдикта о вольностях наблюдать за землей, сколько ему заблагорассудится — в первую очередь за вами. Держитесь строго в рамках законов. Это касается и обычных самолетов и пулеметов… Вы ведь не можете не знать…

— Знаю, — угрюмо бросил Сварог.

Уж такие вещи земной король знать обязан. В свое время, когда были сделаны исключения из «Закона о запрещенной технике», королям было строжайше предписано: самолеты и пулеметы применять исключительно против внешнего врага — но ни в коем случае против мятежных подданных. Гуманизм, изволите ли видеть, вновь себя явил во всей красе. В силу тех самих необъяснимых обычной логикой бюрократических парадоксов при всей их абсурдности пароходы применять против взбунтовавшихся подданных как раз можно. Видимо, потому, что по пальцам можно пересчитать случаи, когда мятежники оказывались настолько близко к рекам, чтобы попасть под артиллерийский и ракетный обстрел с кораблей.

— Словом, используйте только то, что законам не противоречит, — продолжил Канцлер. — И уж тем более — никакой хелльстадской техники. В том числе и замаскированной под всяческую живность — ее легко распознать теми средствами, которыми соглядатаи располагают. Если вы все же нарушите правила игры, крупно меня подведете и подставите, меня обвинят в срыве негласных договоренностей, пойдут на конфронтацию… Понимаете? Я не буду брать с вас честное слово, надеюсь, вы и без этого поведете себя правильно…

— А что мне в таких условиях остается? — буркнул Сварог. — Вот только один маленький нюанс… Навьи как раз попадают под действие тех самых писаных законов, позволяющих — да что там, требующих — применять против них имперское оружие.

— Безусловно. Однако нужны доказательства. А их у вас нет. Рожи у всех закрыты колпаками, так что по лицам не определить. Убитых… тьфу ты, черт, скорее уж обезвреженных навьев они сожгли после сражения на Гарритальском поле. И только их — мои люди, как и ваши, отметили, что своих убитых они жгли не всех подряд, а выборочно, убитых людей преспокойно оставили на поле. Пепел и кости не улика. Кровь из носу, постарайтесь взять трофей, как в свое время проделал Гаудин, чтобы на законном основании применить в замке Мораг свой спецназ. Трофей! Реальный и осязаемый, не обязательно действующий, достаточно сохранившихся в целости останков, которые я мот бы предъявить скептикам. Я, как и вы, не сомневаюсь, что в войске мятежников идут навьи. Не сомневаюсь, что и в Акобарском королевском замке — навьи, они же Королевские Безликие. Но записи, которые вы сделали, доказательством служить не смогут… и, кроме того, раскроют перед посторонними те технические возможности, коими вы располагаете в Хелльстаде, потому что ничем иным эти записи объявить невозможно.