– Но ты ведь уже пообщался с ней сегодня. Что может помешать тебе сделать то же самое и завтра? – резонно поинтересовался младший брат.

– Случайное и регулярное общение – это, согласись, вещи разные, – пробурчал Николас, раскладывая на скорую руку приготовленный ужин по тарелкам.

Дэни, не дожидаясь приглашения, занял место за обеденным столом. Расположился по-хозяйски, внимательно присмотрелся к Нику, изобразив проницательный прищур всезнайки.

– Ты куда? – бросил он вслед удаляющемуся в отрешенной задумчивости брату.

Вместо ответа тот развернул гладильную доску и, включив утюг, распластал на доске белоснежную рубашку. Нетерпеливо дожидаясь, когда зеркальная поверхность утюга нагреется, он постоянно прикасался к ней подушечками пальцев, бессмысленно уставившись вдаль. Когда лампочка индикатора наконец погасла, Ник со всем свойственным ему усердием и серьезностью, продолжая напряженно хмуриться и морщить лоб, принялся отглаживать рубашку с середины спинки, полагая, что следует начинать с простого и тогда с воротниками, манжетами, планочками и прочими источниками головной боли легче справиться.

Выгладив полотнище спины, он тотчас взялся за полочки. Тогда Дэни не выдержал и воскликнул:

– Ну что ты делаешь? Будто тебя мама не учила. Так ты никогда не отгладишь свою одежду… Уйди, разгильдяй! Дай мне, – потребовал младший, вскочив из-за стола и оттолкнув недоумевающего брата от гладильной доски.

По-женски сноровисто Дэни все переиначил и принялся гладить, не забывая комментировать:

– Сначала мелкие штучки. Даешь остыть тому, что уже прогладил, иначе заломы складок будут еще основательнее, чем прежде… Не представляю, как ты выживаешь, брат! Таким неумехам нельзя быть холостяками…

– Погоди трепаться, – осадил его Ник. – Как ты это делаешь?

– Нужно слегка отпарить, – ответил тот. – Чего ты так чураешься женщин? Будь у тебя жена, тебе бы не пришлось возиться с утюгами и сковородками.

– Я их не чураюсь, – насупившись, пробубнил Николас.

– А, понял, они сами от тебя шарахаются, – съязвил Дэни.

– Возможно, – на полном серьезе отозвался старший брат. – Я думал, что уже переболел Каролин, но, увидев ее сегодня в отделе игрушек, ощутил трепет… Даже сильнее, чем прежде… Бред какой-то, – разоткровенничался Ник.

– Это в тебе чувство возродилось, – объявил молодой писатель. – Новое вечное чувство. Помнишь, как оно называется?

– Брось! Хватит дурачиться. Мне сейчас не до твоей всегдашней ахинеи.

– Ах, вот как ты оцениваешь мыслительную деятельность своего единственного младшего брата! – вспыхнул шутейным возмущением Дэниель.

– Ты знаешь, по какой причине мы расстались. С тех пор эта причина стала только более очевидной. Игнорировать ее нет никакой возможности. Так что ни я, ни Каролин не станем больше искушать судьбу. Только не друг с другом, – рассудительно, но без особой уверенности в голосе проговорил Ник, а миг спустя тяжело вздохнул.

Дэни, словно не слыша его, тщательно гладил рубашку. Ник стоял рядом и вполглаза наблюдал за братом, думая обо всем разом. Он был не из тех, кто большое внимание уделяет своим душевным переживаниям, да и особой откровенностью на этот счет не отличался. А посему Дэни, опасаясь сбить его с этой волны, решил помалкивать. После некоторой паузы Николас заговорил сам:

– Я искренне радовался тому обстоятельству, что по здравом размышлении мы расторгли наш брак несколько дней спустя, а не несколько лет, которые все только усложнили бы… Признаю, Каролин всегда была чересчур прямолинейна, но в то же время совершенно для меня непонятна.