Так продолжалось до тех пор, пока в школе не появилась новая натурщица.

Вообще натурщицы в школе менялись чуть ли не каждый месяц. По большей части это были девушки без профессии, которые хотели пересидеть годок на непыльной работе, чтобы потом поступать в институт. Были и такие, которые искали место, где можно заработать приличные деньги без особого труда. Все они вскоре понимали, что сидеть и не двигаться по четыре часа в день, пусть даже с книгой в руках, занятие не только скучное, но и мучительное. И тогда они уходили. А Таня как-то прижилась.

Работала она очень старательно, если только можно старательно просто сидеть или стоять. В общем, никогда не меняла украдкой позы, как делали другие натурщицы. Глаза у нее были светлые, волосы русые, рост средний… Таких в Москве на каждом квадратном километре сотни.

И характером она не выделялась, и голосом, и одевалась как все. И все же Генка сразу отметил ее среди других и повел себя как-то странно. Он глядел на нее не как на натурщицу, а как на картину из Эрмитажа и вздыхал самым натуральным образом, словно какой-нибудь Грушницкий. Он узнал, где Татьяна живет, и каж — дый вечер прохаживался неподалеку от ее дома в Марьиной Роще, но когда видел ее, то подойти и заговорить не решался, а прятался за угол.

Словом, Генка влюбился по уши и это не могло не по влиять на его учебу. Нельзя сказать, что он вовсе перестал заниматься. Нет, он по-прежнему довольно много рисовал, ходил с этюдником в парк и не пропускал уроков живописи, но делал все это как будто во сне. А во сне, как известно, человек ничего нового не узнает, а только проигрывает то, что уже знает.

Все это происходило на глазах его товарищей, и они не могли не замечать этого. Одни ему сочувствовали, другие, в основном те, кто еще не успел влюбиться, подтрунивали над ним. А девушки все больше пожимали плечами: дескать, что он в ней нашел?.. Но в действительности, его страдания мало кого трогали, потому что люди в пятнадцать лет вообще не склонны копаться в чужих чувствах, если, конечно, их это прямо не касается. В других они видят прежде всего себя, а остальное постольку-поскольку… И происходит это вовсе не оттого, что они такие эгоисты, а потому, что у них внутри собственного «я» полным-полно белых пятен, которые влекут и мучают.

Только одному человеку было не все равно, что происходит с Силкиным. Этим человеком был некий Багет, который служил при школе кем-то вроде лаборанта. Откуда взялось такое прозвище, сказать трудно. Может, случай, а может, свойства характера крепко-накрепко соединили этого парня с атрибутом, без которого, даже самая что ни на есть замечательная, картина кажется незаконченной.

Так вот Багет, по одному ему понятной причине, считал себя обязанным опекать учеников, в особенности тех, кого учителя считали способными.

На первый взгляд, случай особенный, а на самом деле ничего особенного тут нет. Вряд ли среди нас встретится такой человек, которому никто никогда не помог бы, пусть в пустяшном деле, но без всякой корысти. Древние китайцы даже считали, что все люди делятся на тех, которые, как солнце, согревают других теплом своей заботы, и тех, которые вроде земли, прогретой солнцем, рождают всякие ценности.

Вместе они составляют мировую гармонию и друг без друга могут зачахнуть. Мудрецов древности никто так и не оспорил, хотя за тысячи лет кто только ни оспаривал.

Во всяком случае, наш Багет точно зачах бы, запрети ему кто-нибудь совать нос в чужие дела. Его хлебом не корми, только дай поговорить «про жизнь». А больше всего он любил давать полезные советы по разным поводам. И какой бы темы ни коснулся разговор, Багет тут же норовил вставить что-нибудь такое, отчего все рты раскрывали. Даже учителя считали его начитанным, но когда ему об этом говорили, то он отмахивался: «Не начитанный, а наслушанный». И все думали, что он скромный, а на самом деле он был только правдивым.