— Генки-то снова нету, — не то спросила, не то подумала вслух Степанида.

— Должно, на танцы подался, — ответил ей Николай.

— Галстук надел, — добавила Клавдия не без некоторого ехидства.

— Он казак вольный, ему сам бог велел, — сказала мать, доставая из комода коробку с пуговицами. — Женится — еще насидится подле юбки.

Время было позднее. Обычно в этот час Чупровы уже расходились по углам. Но сегодня все были немного возбуждены. Все-таки не каждый день случается продавать дом. Хотелось говорить.

— Продали, значит, имущество, — сказала Степанида, делая вид, будто ищет чего-то в коробке. — Хорошо, что не передумали ахвицеры наши, а то я уж сомневалась. Давеча в конторе сказывали — выйдет указ: дома, которые пустые, сносить под огороды. Овощеводство хотят развивать, потому что луку не хватает. Приходится его из этой… как его… привозить… Гущин говорит: «Кто бы мою конуру купил, я б за бутылку отдал»… Шуткует, а все-таки хорошо, что дело сделано. Все-таки полтыщи деньги хорошие, что ни говори…

— Деньги-то хорошие, да вот хорошо ли вы их пристроите, — не выдержала Клавдия. — Вот в чем вопрос.

— А никакого вопроса тут нету, — приняла вызов Степанида. — Дом был отписан Геннадию, стало быть, и деньги его.

— Он же не хочет их брать, — сорвалась Клавдия. — Понимает, что все одно пропьет. А вы, мамаша, ему их силком впихиваете, только чтобы нам назло.

— Клава, — сказал Николай как можно строже, но прозвучало довольно-таки вяло.

Жена это восприняла по-своему, как нежелание мужа вмешиваться в бабские дела, и пошла в новое наступление:

— У Васятки вон из пальто вата полезла, ботинки — одна видимость. Николай двадцать лет в одном костюме ходит, от соседей стыд, а вы все Генке норовите отдать. Он пьет, подзаборничает, а вы на него молиться готовы…

— Так Генка, значит, подзаборник, пьянь? Ладно, сношенька, спасибо тебе, что глаза нам открыла, — зло усмехнулась Степанида.

— Пожалуйста! А молчать больше я не намерена. Вы у нас ни в чем недостатка не знаете, живете как у себя дома, так будьте любезны… А то как чего нужно, так Николай купи, а денежки Геночке на книжку…

— Клавдия, — Николай саданул рукой по столу так, что его папироски попрыгали на пол. — Придержи язык. Дом братов и деньги братовы, что он захочет, то с ними и сделает. А перед мамашей извинись. Не она должна нам спасибо говорить, а мы ей. Кабы не она, так все наше хозяйство пошло бы прахом. Какие мы с тобой хозяева.

Клавдия замолчала, но извиняться не стала. Собрала свое шитье и пошла стелить постель.

«Чтоб вас всех Чупровых… — думала она, ворочаясь под одеялом, — До чего несуразные люди. Черт меня с ними связал».

А в это время Глеб уже почти подъезжал к Москве. Все шоссе впереди чего и позади напоминало гигантский эскалатор, сплошь уставленный легковыми автомобилями.

Казалось, они не катятся вовсе, а плывут в ночи, нанизанные на невидимый трос. Так и хотелось бросить баранку, вытянуть ноги и прищурить глаза, чтобы из каждого огонька, как в детстве, выросли лучики.

«А славно все получилось с этим домом… И хозяева славные люди… И начальство… И этот эстонец… — думал Глеб в такт плавному движению автомобильной кавалькады. — Такой домина, впору клуб оборудовать, и всего за пятьсот рублей. Вот что значит далеко от Москвы… А в общем-то не так уж и далеко, еще нет двенадцати, а вот уж и окружная… Зато какой воздуху какая река… Слава богу, что все так устроилось.