Я знаю лишь то, что летели мы четыре часа и двадцать восемь минут. Мне всегда удавалось после соответствующих тренировок определять время с точностью до секунды, словно внутри меня тикал хронометр.

Еще в воздухе на меня надели наручники, а когда приземлились, на голову напялили колпак из плотной черной материи, закрывший глаза.

Потом меня везли в машине, еще почти два часа, а точнее — час и пятьдесят семь минут. А затем запихнули в камеру-одиночку размером с просторную могилу.

Там была лишь железная койка без матраса, застеленная тонким одеялом, откидной столик и параша, похоже числящаяся на инвентарном учете со времен культа личности. Но стены недавно покрасили, и едкий запах растворителя еще витал в воздухе, вызывая неприятные ассоциации.

Я не стал терзать себя размышлениями, а просто лег и уснул.

Что поделаешь — карма…

После завтрака — несмотря на то что камера оказалась настоящим каменным мешком без единого окна, я точно знал, который час, — меня, снова в наручниках, повели на допрос.

Комната, куда меня доставили, запросто могла служить камерой пыток в еще недавние по историческим меркам времена.

Но теперь здесь стоял обычный письменный стол, кресло, медицинская кушетка и нечто наподобие электрического стула, но без обязательных кабелей для подачи напряжения и металлического колпака, надевающегося на голову смертника во время исполнения приговора.

Я, конечно, никогда не видел такой стул в натуре, но смотрел американские фильмы и кое-что читал по этому поводу.

Комната оказалась достаточно освещенной и даже проветривалась, но на окнах были решетки. Сводчатые потолки подталкивали на мысль, что когда-то здесь находилась монашеская трапезная. Мне даже показалось, что сквозь густой слой побелки проглядывают лики святых.

Но скорее всего, я ошибался. Просто разыгралось воображение. Иногда со мной такое случается…

Усадив меня на стул, сопровождавшие, судя по форме десантники, удалились.

Я поднял голову и настороженно уставился на двух человек в гражданских костюмах, которые смотрели на меня с любопытством.

Один из них, постарше, уже с проклюнувшейся лысиной на крутолобой русой голове, сидел в кресле. В его взгляде просматривалась уверенность человека, привыкшего командовать.

Второй, рослый и, судя по распирающим пиджак мышцам, очень сильный и хорошо тренированный, стоял чуть сзади первого, прислонившись к стене, окрашенной белой масляной краской.

Этот был здорово похож на «быка», коих нанимали мафиозные структуры. Впрочем, парней с такой крепкой статью хватало и в специальных подразделениях.

Это был вполне определенный человеческий тип, способный лишь на минимум мыслительного процесса. Такие люди, образно говоря, различают всего два цвета — белый и черный. И никаких полутонов. Свой или чужой — вот и вся их философия…

У меня создалось впечатление, что я попал на консилиум к известным медицинским светилам. Оно еще больше усиливалось странными запахами, витавшими в воздухе, — хлорка, валериана и еще что-то, мне незнакомое, но неприятное.

— Здравствуйте, Карасев, — негромко сказал сидевший в кресле.

Я смотрел спокойно и невозмутимо, будто и не прозвучала только что моя настоящая фамилия.

Дело в том, что по паспорту, полученному из рук полковника Кончака в Пирее перед самым нашим отправлением на родину, я значился как Алексей Листопадов.

А по другим бумагам был мелким бизнесменом, недавно открывшим частное предприятие и теперь ищущим контакты с греческими коллегами. Кажется, на предмет импорта оливкового масла и еще чего-то.

Меня даже снабдили печатью предприятия и уставными документами. Имел я и командировочное удостоверение с отметками «прибыл — убыл».

Я знал, что и паспорт, и остальная часть моей легенды были подлинными.